– Дело сделано, Симон! – вздохнул венецианец. – Остается узнать, когда и каким образом мы сможем отдать его тебе. Если только это вообще возможно.
Видаль-Пеликорн, в свою очередь, взял в руку драгоценность и покачал на ладони.
– И что будет с пекторалью? Если хочешь знать, я глубоко убежден в том, что Симон жив, я не могу поверить в его смерть. Слишком странно все это происходило – наверняка он сам подстроил. Вспомни, что он взорвал дом – значит, знал способ выбраться из него. И потом, машина, в которой Вонг должен был его ждать, она ведь исчезла...
– А мне трудно поверить в то, что он остался в живых и бросил на произвол судьбы слугу.
– Он не мог ничего поделать. Вонг нарушил приказание, вернувшись к дому, и Симон не имел права рисковать и возвращаться за ним. Держатель пекторали не вправе неосторожно играть собственной жизнью. А нам следует найти способ вернуть эту штуковину на ее исконное место. Камень великолепен, но сколько ужасов накопилось вокруг него! Подумай, ведь начиная с XV века он больше времени проводил на телах покойников, чем на живых людях... Мне не хочется долго на него смотреть...
– Так или иначе, я обязан отнести его великому раввину, чтобы он снял с рубина проклятие и тем самым освободил душу Сусаны. Он также скажет нам, что делать дальше. Сегодня вечером мы возвращаемся в Прагу...
– А как же Вонг?
– Мы зайдем к нему и предупредим, что один из нас вскоре за ним приедет. Потом посадим его на поезд Прага – Вена, а дальше – экспрессом до Венеции. Ты поедешь с ним, а я вернусь на машине...
Друзья оделись и отправились к Вонгу. Однако вопреки ожиданиям Морозини кореец наотрез отказался ехать в Венецию.
– Если мой хозяин еще на этом свете, он, конечно же, ищет меня, и ему не придет в голову отправиться в Италию. Если вы хотите мне помочь, господа, отвезите меня поскорее в Цюрих...
– В Цюрих? – переспросил Адальбер.
– У моего хозяина там вилла на берегу озера, а по соседству находится клиника, принадлежащая одному из его друзей. Тому самому, кто помог нам бежать. Там меня будут хорошо лечить. Там я и подожду... если только есть кого ждать.
– А если он не появится?
– Тогда я буду иметь честь и прискорбную необходимость обратиться к вам, господа, и мы вместе попытаемся найти окончательное решение.
Морозини кивнул в знак согласия:
– Как хотите, Вонг! Но будьте наготове! Дня через два или три я за вами приеду. Мы поедем «Арльберг-экспрессом» из Линца. А сейчас у нас есть еще дела в Праге...
– Я буду ждать, ваша светлость. И обещаю повиноваться... Я уже слишком горько пожалел о том, что не исполнил приказаний моего хозяина.
Войдя вместе с Адальбером в холл отеля «Европа», Альдо обнаружил неприятный сюрприз – в одном из кресел, прикрытый трепещущим крылом развернутой газеты, раскинулся Алоизиус С. Баттерфилд. Заметив прибывших, он тотчас же отшвырнул газету.
– Ах, какая радость видеть вас снова! – взревел американец, улыбаясь так широко, что можно было созерцать все великолепие фантазии его зубного техника, питавшего исключительное пристрастие к золоту. – Я уже начал беспокоиться, куда это вы подевались!
– Разве я обязан давать вам отчет о своих передвижениях? – с вызовом осведомился Морозини.
– Нет... Простите, если я неудачно выразился, вы же знаете, до какой степени мне хочется, чтобы дело у нас с вами сладилось. Когда я обнаружил ваше отсутствие, я был очень огорчен и даже подумывал отправиться в Венецию, но мне сказали, что вы собираетесь вернуться. И я решил вас дождаться.
– Очень сожалею, мистер Баттерфилд, но, по-моему, я достаточно ясно высказался: за исключением моей личной коллекции, у меня в данный момент нет ничего, что могло бы вас заинтересовать. Так что не теряйте времени и продолжайте ваше путешествие: в Европе сколько угодно ювелиров, способных предложить вам прекрасные вещи...
Американец вздохнул так, что на ближайшем растении затрепетали листья.
– Хорошо! Но что поделать, раз вы мне так симпатичны! Ладно, пусть сделка не состоится, давайте, по крайней мере, выпьем по стаканчику вместе.
– Если вам угодно, – сдался Альдо, – но только позже! Сейчас я испытываю сильнейшее желание принять ванну и переодеться.
И он, наконец, присоединился к Адальберу, терпеливо дожидавшемуся его у лифта.
– Да что ж такого ты сделал этому типу, что он так в тебя вцепился?
– Я тебе уже говорил: он вбил себе в голову, что должен купить украшение для своей жены именно у меня... и потом, кажется, я ему понравился!
– По-твоему, этого достаточно? А вот мне он совершенно не нравится, твой американец!
– Вовсе это не «мой» американец, и мне он нравится не больше, чем тебе. Но что поделаешь, я все-таки обещал выпить с ним по стаканчику перед ужином. Надеюсь, после этого мы от него избавимся.
– Посмотрим. Я, например, подумываю о том, не отправиться ли нам куда-нибудь в другое место? На случай, если он еще сильней тебя полюбит и пожелает непременно разделить с нами трапезу?..
Так и случилось. Но тут решительно вмешался Адальбер. Он встал, сухо поклонился Баттерфилду и напомнил Альдо, что они в этот вечер приглашены на ужин к одному из его собратьев-археологов. Причем произнес свою тираду специально припасенным для подобных обстоятельств безапелляционно-презрительным тоном. Это подействовало волшебно, американец не стал упорствовать.
Через несколько минут друзья уже катили в коляске по Карлову мосту, направляясь к острову Кампа, где нашли пристанище на одной из уютных площадей, в прелестном старомодном ресторанчике, который назвал им на ушко портье «Европы», – в «Серебряной щуке».
– Ох, – вздохнул Видаль-Пеликорн, откидываясь на спинку скамьи с красно-золотыми подушками, – и сладко же мы с тобой заснем после треволнений предыдущей ночи.
– Ты-то заснешь, а мне нужно уйти после ужина. Вот что мы сделаем: по дороге в отель я попрошу кучера высадить меня на Староместской площади.
Адальбер нахмурился.
– Вот как? И что ты собираешься делать?
Альдо вытащил из кармана письмо, он написал его у себя в номере перед тем, как спуститься вниз.
– Заскочу к раввину и суну это ему под дверь. Я прошу его принять нас как можно скорее. Мне не терпится очистить этот камень. С тех пор, как мы его заполучили, я каждую минуту ожидаю какого-нибудь несчастья.
– Я не суеверен, но, признаюсь, что на этот раз мне тоже не по себе. Где сейчас рубин?
– У меня в кармане. Не думаешь же ты, что я бы решился оставить его в номере?
– Нет, но почему бы не в сейфе отеля? Он именно для того и предназначен...
– Ну да... А ночью, того и гляди, «Европа» загорится.
