Дальнейшее не представляло интереса для слушателей. Они горячо поблагодарили искусного переводчика, который в ответ буркнул что-то, чего нельзя было разобрать: то ли это было свидетельством удовлетворения, то ли знаком полного безразличия, — после чего, взмахнув полами своего длинного редингота, господин Лафлер исчез за дверью, грозный и всемогущий, как сам Левиафан. Прощание с любезным господином Жерланом было куда более сердечным. И вот уже наконец друзья, покинув сокровищницу знаний, перенеслись из прошлого в настоящее: в ресторан отеля «У колокольни», считавшегося тогда, кстати, одним из лучших во всей Франции… Там, с наслаждением вкушая пропитанные чесночным соусом эскарго, поданные вместе с бутылкой отличного шабли, и великолепного петуха с «Шамбертеном», они подводили итоги прошедшего дня.
— Не слишком ли много километров мы проехали ради такой скудной информации? — размышлял вслух Адальбер. — А знаешь, пожалуй, нет… Я не жалею об этом, потому что даже то немногое, о чем нам только что сообщили, дает нам возможность найти то, что мы ищем.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что, если изумруды при Мураде Втором стали частью сокровищницы оттоманских султанов, есть реальный шанс обнаружить их там и сейчас. Такие люди никогда легко не расставались с тем, на что уже наложили лапу. Ты знаешь их историю?
— Даже неплохо, начиная с времен Мухаммеда Второго, но почти ничего о том, что было до этого.
Отлично, тебе не хватает знаний о не таком уж долгом периоде, потому что твой Мухаммед был не кем иным, как тем самым мальчиком Мехмедом, который как раз и родился в Андрианополе, когда там пребывал Ла Брокьер. Тогда он был всего лишь третьим сыном султана Мурада, но после смерти двух своих старших братьев оказался первым. И это был человек, который в двадцать один год покорил Византию, человек, изобретательность и дерзость которого как военачальника не знала себе равных. Представляешь, он не просто привел к стенам Константинополя двухсоттысячную армию с мощной артиллерией, он еще к тому же и доставил с Босфора в бухту Золотой Рог военные галеры по суше! Для этого он ночью, уложив на всем пути бревна и смазав их маслом и мылом, прокатил по холмам корабли. Сам понимаешь, подобный тип ни за что не выпустит из рук добычи, и, вполне может быть, мы сможем обнаружить наши камни в стамбульской сокровищнице сераля…
— Это было бы слишком хорошо! — вздохнул Морозини, покачивая бокал с «Шамбертеном» и принюхиваясь к аромату дивного напитка. — Хочу тебе напомнить, что там, в Истанбуле, больше нет никаких султанов. А значит, сокровищница…
— Могу тебя заверить, что она-то на прежнем месте. Прежде всего потому, что последний из султанов не так уж давно отправился в изгнание, причем так быстро, что вряд ли успел захватить что-либо с собой. А кроме того, новый правитель страны Мустафа Кемаль-паша, которого называют Ататюрком, вовсе не из тех людей, какие способны разбазаривать эти сказочные скопления золота, бриллиантов и драгоценных камней всех разновидностей, по его мнению принадлежащих всему народу, неподкупным вождем, а следовательно и простым хранителем сокровищ которого он хочет себя представить. Да, в общем-то, как говорят, таков он и есть…
— Что ж, может, ты и прав… Значит, мы снова садимся в милый нашему сердцу Восточный экспресс?
Нет, сначала на пару дней заедем в Париж. Хотя бы для того, чтобы сменить содержимое наших чемоданов. А кроме того, — продолжал Видаль-Пеликорн, — мне придется повидаться с турецким послом, чтобы получить от него рекомендательное письмо к правительству и к главному хранителю Сокровищницы, которая находится в Топкапы-Сарае. У меня достаточно титулов и связей, чтобы тут не было особенных проблем, — добавил он с видом, вызвавшим улыбку друга.
— Да уж, и скромности тоже тебе не занимать! Одновременно тебе надо будет подумать о том, как забрать оттуда камни, если они действительно еще там, и унести свои головы… Договорились! Значит, едем в Истанбул, но сначала…
— А тебе бы не хотелось сделать крюк и заехать домой, в Венецию?
— Нет, ни в коем случае! Вернуться в дом без Лизы — об этом не может быть и речи. Ги Бюто просто заболеет, узнав, что случилось, а мне необходимо, чтобы он был в полном здравии и» чтобы никакие дурные мысли его не мучили: ведь ему приходится управлять всеми нашими делами, пока я занят поисками этих проклятых изумрудов. Любой ценой нужно скрыть от него похищение Лизы, которую он любил бы не больше, будь она даже его собственной дочерью. Нет-нет, не в Венецию… В Прагу!
Адальбер, который все время разговора попивал свое бургундское, поднял на друга удивленный взгляд.
— А туда-то зачем? Ты что — хочешь повидаться с…
— Иегудой Леви? Да. И вообще, мне следовало подумать об этом раньше. Если кто-то и может помочь нам в наших поисках, то именно он, главный раввин Праги. Взгляд этого человека так же легко проникает в прошлое, как и в будущее. И в любом случае, я смогу получить от него по крайней мере хороший совет…
Голос Альдо затих, стены роскошного отеля, затуманившись, отступили, и перед его мысленным взором появился, как наяву, высокий темный силуэт величественного и благородного человека с длинными седыми волосами, ниспадающими из-под черной ермолки… Как будто и не прошло столько времени! Морозини охватила внутренняя дрожь — так, будто он снова окунулся в таинственную атмосферу грозовой ночи, когда призрак императора отвечал на зов этого человека…
— С того самого момента, как речь зашла о предметах иудейского культа, мне надо было подумать о встрече с ним, — прошептал князь, как во сне.
— Но почему ты думаешь, что сейчас слишком поздно? Это действительно блестящая идея. Сейчас покончим с обедом и двинемся в Париж. Я займусь всем необходимым, а ты отправишься в Богемию. Оттуда тебе не составит никакого труда поехать прямо в Стамбул, где мы и встретимся в «Пера-Паласе» через неделю или дней через десять…
Не прошло и двух дней, как князь уже был в Праге, где в прошлом году пережил столь волнующие приключения в тронном зале Градчан и видел смерть так близко. В отеле «Европа» его встретили с той неброской любезностью, с какой в подобных дворцах всегда принимают постоянных клиентов. Ему отвели на третьем этаже тот же номер, который он занимал прежде: с балконами над вершинами старых лип на Вацлавской площади, а в просторном зале ресторана, украшенном пальмами в горшках и витражами работы Альфонса Мухи, его посадили за тот же столик, к которому он успел привыкнуть в последний свой приезд. Еще немного — и ему предложили бы прошлогоднее меню…
Впрочем, почему бы и нет, раз он и теперь находился почти в том же расположении духа? Тогда он искал рубин Хуаны Безумной и очень надеялся что-то прояснить во время будущей встречи с Иегудой Леви, исключительным человеком, рекомендательное письмо к которому ему дал барон Луи Ротшильд. А сегодня вечером он с еще большим нетерпением ждал встречи все с тем же раввином, намеченной на следующее утро, потому что, если речь снова шла о драгоценных камнях, путеводная нить к ним оказалась еще более запутанной, а кроме того, изумруды пророка Илии никогда не появлялись в этом златоглавом городе. Но главное: произошли очень важные перемены с ним самим и в нем самом. Тогда он был женат — причем насильно! — на пленительной ведьме, которую он ненавидел. Теперь его женой была ничуть не менее очаровательная женщина, которую он страстно любил и с которой был разлучен, и сейчас его будущее и его счастье в еще большей степени зависели от приносящих зло именно потому, что были священными, камней, и не было почти никакой надежды где-нибудь их найти… Он с грустью подумал о том, как ему недостает ободряющего присутствия Адальбера, и о том, что, пожалуй, никогда в жизни он не чувствовал себя настолько одиноким…
