— Почту за честь.
Пожалуй, это поручение, помимо всего прочего, поможет мне самой не оказаться игрушкой политических сил.
Жанна прибыла в Амбуаз месяцем позже — невысокая, худенькая, с типичным для Валуа длинноватым носом и узкими миндалевидными зелеными глазами. Лишь копна рыжих волос да веснушки, брызгами рассеянные по лицу, говорили о том, что в ее жилах течет и отцовская кровь. Она стояла на пороге моих покоев, воинственно вздернув острый подбородок, одетая с ног до головы в черное, что было ей совершенно не к лицу.
— Входи же, дорогая моя. — Я подошла к ней. — Мы безмерно рады тебя видеть.
Жанна в упор воззрилась на мой аналой.
— Не могу, — заявила она высоким, чуть гнусавым голосом, и возмущенно ткнула пальцем в статуэтку, стоявшую на небольшом алтаре. — Это идолопоклонничество.
— Я католичка, — усмехнулась я. — Так предписывает нам молиться наша вера.
— А я реформатка, и наша вера воспрещает нам взирать на языческих кумиров.
— Это не кумир, — живо возразила я, заметив, как напряглась моя золовка Маргарита. — Это Мадонна Ассизская, милосердная покровительница калек и страдающих иными уродствами.
— Это всего лишь статуя. Кальвин говорит, что культ святых и почитание статуй должны быть низвергнуты, ибо не то и не так проповедовал наш Спаситель.
Господи помилуй, да ведь это дитя — закоренелая еретичка! Я вновь усмехнулась, чтобы скрыть охвативший меня ужас — не столько от речей Жанны (я и ожидала услышать нечто подобное), сколько от ее фанатичной убежденности. Чему, во имя Господа, учила Маргарита Наваррская свою дочь? И как мне теперь с этим справиться?
— Мать Христа была простой женщиной из плоти и крови, — продолжала Жанна. — Поклонение ей — не что иное, как наследие старинных языческих обрядов.
— Да как ты смеешь изрыгать такую хулу?! — Маргарита стремительно вскочила.
Жанна прикусила нижнюю губу. Я позволила себе издать неловкий смешок.
— Она лишь повторяет то, чему ее научили, примерно так же, как мы цитируем Брангома, притом сама не понимает и половины сказанного.
— Нет, понимаю! — Жанна недобро прищурилась. — И к тому же мне хорошо известно, зачем меня сюда пригласили. Меня хотят выдать замуж за испанца-паписта, да только я скорее умру! Я — дитя Божие, а вы все — глупцы, преклоняющие колена перед распятием.
Мои фрейлины в один голос ахнули от возмущения, а я стиснула пальцами ее худенькое плечо.
— Довольно! Не будем больше спорить о вере.
С этими словами я подтолкнула Жанну к пустому креслу около моего. Женщины отпрянули, словно опасаясь заразиться ересью. Маргарита метнула на Жанну уничижительный взгляд и вышла.
Я не ожидала от золовки такой набожности; впрочем, Маргарита никогда и не была склонна снисходительно относиться к кальвинистам. Меня саму речи Жанны возмутили гораздо меньше, поскольку я видела, как это дитя упивается произведенным на собеседников эффектом. Тем не менее, терпеливо стараясь склонить Жанну к уступчивости, я получила весьма ценные представления о новой религии, которую большинство католиков ненавидело и страшилось.
К моему изумлению, разобравшись в отклонениях от церковной доктрины, которые позволяли себе гугеноты, я обнаружила, что принципы их веры немногим отличаются от моих собственных. Жанна, однако, фанатично держалась за свое вероисповедание, и я ни на йоту не преуспела в том, чтобы обратить ее в католичество. Впрочем, это было уже не важно: Карл V, получив от своего посла подробное описание Жанны, наотрез отказался даже обсуждать возможность этого брака.
Взбешенный Франциск отослал Жанну в Наварру и погрузился в пучину дурного настроения, которое срывал на всех подряд. Я оказалась на краю пропасти. Помня о нынешнем состоянии Франциска, долго ли придется ждать, пока какой-нибудь вероломный царедворец предложит королю расчистить путь в Милане с помощью нового брака Генриха?
Отсрочка, данная мне, была на исходе. Ничего не оставалось, как только заключить договор с моим личным демоном.
Встреча должна была состояться поздно вечером в моих покоях. Я опасалась, что Диана отклонит мое приглашение или же обставит свой визит с утонченной пышностью, однако она явилась без лишнего шума. Я в нетерпении расхаживала по комнате, репетируя в уме фразы, которые оставляли на языке привкус пепла. И вот дверь распахнулась. На пороге, кутаясь в плащ, стояла Диана. Подняв белую руку, она откинула капюшон и явила моему взору непроницаемое лицо. На ней было темно-синее платье, а белоснежную шею обвивала нитка редчайшего черного жемчуга.
— Признаться, приглашение вашего высочества застало меня врасплох, — промолвила она безупречным тоном искушенной придворной дамы.
— Да неужели? — Улыбка, тронувшая мои губы, походила на блеск клинка. — Не думаю, мадам, что до сих пор вы даже не подозревали о моем существовании.
— Вы правы. — Диана склонила голову. — Приятно для разнообразия столкнуться с такой прямотой.
— Рада это слышать. В таком случае позвольте мне высказаться еще более прямо: я считаю, что нам пора познакомиться поближе, коли уж вы так близки с моим мужем.
Глаза ее блеснули, и на долю секунды в их глубине проступило нечто темное и бездушное. Оказавшись лицом к лицу с этой ожившей статуей, глядя в ее бесстрастные голубые глаза, я невольно задавалась вопросом: чем могло приворожить Генриха такое холоднокровное существо?
— Боюсь, ваше высочество ошибается, — проговорила она, тщательно взвешивая каждое слово. — Хотя мне и дарована честь называть его высочество своим другом, заверяю вас, в нашей близости нет ничего, что выходило бы за рамки приличий.
Я внутренне затрепетала от удовлетворения. Чем они с Генрихом ни тешились с глазу на глаз, она явно не стремилась предавать это огласке. Видимо, я переоценила эту женщину. Она далеко не так уверена в своем положении, как пытается показать. Подобно мне, она угодила в ловушку. Она понимала, что, едва только Генрих станет королем, ей придется либо уйти в тень, либо открыто бросить мне вызов.
Я помедлила, но решила пропустить мимо ушей эту уклончивую фразу и приступить прямо к делу.
— Я призвала вас, мадам, поскольку полагаю, что вы способны понять мое беспокойство. Видите ли, я подозреваю, что его величеству вскоре, быть может, не останется иного выхода, как только объявить мой брак недействительным.
— Вы уверены, ваше высочество? — На мраморном виске Дианы запульсировала жилка. — Я слышала, что король относится к вам с величайшей любовью.
— В его любви я не сомневаюсь, — отпарировала я резче, чем намеревалась. — Однако даже королевская благосклонность неспособна излечить меня от проклятия, которое, по мнению многих, меня отягчает. — Я прервалась, припомнив тайну, сгоревшую в том самом камине, возле которого мы сейчас сидели. — Я говорю, мадам, о своей бездетности. Как бы сильно его величество ни любил меня, даже он не сможет заступаться за меня вечно. В конце концов, от меня ждут, что я подарю трону наследника. Если же я так и не сумею это сделать, то для всех заинтересованных лиц, вероятно, будет лучше, если я удалюсь в монастырь, где и надлежит пребывать женщине, обремененной подобным злосчастьем.
