Она весело рассмеялась.
— А что тогда я скажу моему муженьку и детишкам? Но отбросим шутки. Чародейкой герцогской кухни была женщина по имени Катрина, а тот рецепт перешел к ее дочери, унаследовавшей также и должность. И она хранит тот рецепт в тайне, чтобы передать когда-нибудь собственной дочери.
— Тогда придется подождать, пока подрастет ее дочь. А как поживает молодой герцог? Он отведает сегодня блюд, приготовленных из этой корзины?
— Увы, бедняжка все еще хворает. С радостью скажу вам, что он пошел на поправку, но пока ему разрешили лишь мясной бульон да немного овсяной кашки.
— Что же за болезнь у мальчугана?
— Лекарь не знает. Что-то с кишками, и вообще удивительно, что мы все не заболели, ведь обычно так и бывает. А тут еще, как на грех, умер его отец, что, конечно, сильно потрясло всех нас, но особенно бедного мальчика. Не успел он заболеть, как почти тут же потерял одного из родителей. В общем, неудивительно, что он сам едва не последовал за отцом в могилу.
— Неужели эти два несчастья случились почти одновременно? Раньше я не слышал об этом.
— Уж я-то знаю, все произошло в один и тот же вечер. Тогда к ужину пригласили много народа, высшую знать нашего города, и вдруг посреди трапезы Марк закричал и упал на пол, схватившись за живот. Это случилось, правда, уже после третьего тоста, шутливого тоста сэра Тоби, и кое-кто подумал, что, возможно, мальчик выпил слишком много вина для его возраста, а кроме того, перед ужином он вволю полакомился орехами и сластями. Обычно, когда на кухне готовились к пиршеству, он спускался туда, чтобы поглядеть, как мы все готовим, и не упускал возможности попробовать чего-то вкусненького. Однако плохо ему стало уже за столом, он стонал и мучился, как пьяный, пока не свалился на бедного сэра Эндрю. Боже милосердный! Помню, мне показалось, что и этот рыцарь сейчас тоже свалится под стол вслед за мальчиком, уж так он побелел, бедолага. Марка сразу унесли в спальню, и герцогиня с няней целую ночь не отходили от него.
— А потом они узнали о герцоге. Да, должно быть, потрясение было немалым.
— О, мальчик боготворил своего отца, как бывает с детьми его возраста. Они пережили большое горе, а сейчас еще началась вся эта нервотрепка с выборами регента. Непонятно, почему бы им просто не назначить регентшей его мать? Голова у нее варит получше, чем у них всех, несмотря на чужеземное происхождение. Конечно, очень мило, что все теперь навещают Марка, но некоторые стремятся подольститься к нему, чтобы добиться благоволения, если вы меня понимаете. Ну надо же! Использовать больного ребенка ради того лишь, чтобы несколько лет побыть регентом.
— Но он пошел на поправку.
— Да, хвала Спасителю. Если повезет, то он совсем поправится к представлению, хотя граф Себастьян пока замещает его.
— Ах, к рождественской мистерии. И что ж они задумали?
— В этом году нас ждет «Сошествие во ад», и молодой герцог должен был играть Спасителя. Он так увлеченно готовился, ведь отец впервые позволил ему участвовать в представлении. А теперь вот ни старый герцог, ни молодой не могут участвовать в нем. Какая жалость.
Она продолжала болтать, поведав мне о подагре Сильвио, о последней беременности Анны и о прочих делах остальных домочадцев, и вскоре я уже мог бы при случае узнать в лицо весь штат прислуги. Наконец мы подошли к воротам дворца.
Она утерла нос рукавом.
— Что ж, сударь. Вот мы и пришли. Благодаря вам дорога оказалась короткой. За пристойным разговором время так и летит. Благослови вас Бог, сударь.
— И вас, — ответил я. — И ваш дом, и ваш праздник.
Вновь улыбнувшись и показав кокетливые ямочки, она скрылась за воротами.
«Сошествие во ад»… Странный выбор. Полностью перенести на сцену библейскую историю невозможно, поэтому для представления в завершающий день рождественских праздников обычно выбирается какой-то один сюжет. Интересный они сделали выбор. Но интересна не столько сама мистерия, сколько недолгий спор между дьяволом и Иисусом, который Он, естественно, выигрывает, а в финале торжественно выходят праведные иудеи и благодарят Его за спасение.
Вернувшись той же дорогой к площади, я обнаружил, что возле ступеней недостроенного собора сооружается импровизированная сценическая площадка. Рыночные палатки сдвинулись в западный край площади, чтобы освободить место для грядущих празднеств, хотя там продолжалась бойкая торговля. Подойдя ближе, я понял также, какие создаются декорации. Уже узнаваемы были Голгофа и склеп с Гробом Господним. На верхней ступени лестницы закрепили два шеста, между которыми болталась веревка. Наверное, там в итоге будет устроен рай. Самыми впечатляющими, похоже, предстояло стать вратам ада: уже сейчас можно было понять, что они изображают голову сатаны с разинутым ртом, в который вполне мог пройти человек в полный рост. Но адские внутренности скрывались за занавесом из красного дамаста. Справа находились два трона, один выкрашенный белой, а второй — алой краской.
Кто-то из мужчин крутил лебедку, поднимавшую в воздух испуганного мальчика. Тот перевернулся вверх ногами, что отнюдь не уменьшило его страха.
— Нет, нет, нет, — раздраженно крикнул какой-то властный тип, видимо ответственный за всю эту катавасию. — Так не пойдет. Ангел Божий должен парить вверх головой. Что мы можем придумать?
— А может, привязать груз к его ногам? — предложил крутивший лебедку мужчина.
— Отлично, — крикнул распорядитель, и к башмакам горемычного ангела привязали пару увесистых камней.
Парнишка принял правильное положение, но теперь удерживающая его в воздухе веревка больно впилась в подмышки. Он бросил на постановщика несчастный взгляд и горько вздохнул.
— Внемлите мне немедля, — едва слышно проскулил он.
— Нет, нет, нет! — закричал постановщик. — Ты же изображаешь ангела Господня, спустившегося с небес, чтобы принести в мир весть о грядущем спасении. Поэтому не скули, мой милый, а торжественно возвещай.
— Но мне больно, — заныл ребенок.
— Ты будешь торчать наверху, пока я не разрешу спустить тебя, а это случится, когда меня удовлетворит твое исполнение!
И тут я узнал распорядителя. Лет пятнадцать назад, когда я жил в Орсино, он служил у графини Оливии, и звали его Фабиан. Ему также удалось сыграть скромную роль в событиях, приведших к позору Мальволио. Будем надеяться, что пострадавший о ней даже не догадывался. Насколько мне помнится, Фабиан был ловким пройдохой, а нынче этот пройдошливый тип превратился в тирана.
Мальчик с трудом выдавливал из себя слова, закатив глаза так, словно пытался вычитать свою роль откуда-то из-под век. Несколько его следующих попыток отличались все той же вялой монотонностью, но последняя декламация, кажется, удовлетворила Фабиана либо вынудила его признать тщетность своих притязаний, поскольку он переключил внимание на стоявшего рядом молодого дьякона.
— Вы вступаете после слов: «И возвещаю я благую весть», — сообщил он ему.
