— Чепуха, — с излишним воодушевлением сказал я.
Бобо взял мою руку и сжал ее.
— Посидите со мной, — попросил он. — Расскажите ваши истории. Или спойте баллады, которых я не знаю.
И вот тут я действительно испугался. Шута обычно не волнуют никакие предсмертные церковные ритуалы, но если он хочет облегчить свое состояние песнями, значит, дела неважнецкие. Я тихо пел до самого вечера для одного-единственного зрителя. Он иногда произносил слова знакомых ему баллад, улыбался новым шуткам и тихо радовался старым, словно встречал проверенных друзей. Наконец Бобо уснул, а я продолжал сидеть у кровати, прислушиваясь к его дыханию. Оно было тихим, но размеренным.
— Вам тоже надо немного отдохнуть, — сказала стоявшая в дверях Виола.
— О, вы давно здесь? — прошептал я, потирая шею.
— Не знаю. Я слушала, как вы поете. Давно забытое удовольствие. И еще мне хотелось посоветоваться с вами насчет этой ситуации. Теперь, когда мы знаем, что убийца здесь, не стоит ли поднять тревогу в городе? Ну, хотя бы предупредить капитана Перуна.
— Не стоит, — ответил я.
— Почему?
— Потому что я не знаю, кому можно верить за пределами этой комнаты.
Виола помолчала, обдумывая мои слова.
— Вы думаете, что капитан заодно с ним? — спросила она.
— Может быть. Он может даже оказаться им.
— Но в таком случае вы наверняка узнали бы, что это он покушался на вас.
— У меня была невыгодная позиция, я лишь слышал голос убийцы.
— Тогда вам надо перебраться сюда, здесь вы будете в безопасности.
— Нет, мой переезд вызовет излишнее любопытство.
— Похоже, часть вашего плана провалилась. Он знает, кто вы.
— Верно, черт возьми. Я подумаю об этом. И все же в городе мне удобнее действовать как Октавию, чем как Фесте.
— Пусть будет так. Но мое предложение остается в силе. Поспите немного. Мы приглядим за ним.
Я поклонился.
— Большое спасибо, сударыня. За все.
Я оставил Зевса во дворце на ночь и одолжил факел, чтобы найти дорогу к «Элефанту». Стражник у ворот узнал меня и пропустил без вопросов. Все было спокойно. Должно быть, уже шло к полуночи, и даже самые упорные кутилы успели успокоиться.
В «Элефанте» не наблюдалось никаких признаков жизни, хотя из задних комнат доносился дружный храп. Перед тем как подняться по лестнице, я вытащил меч. В коридоре никого не было. Я быстро прошел мимо всех дверей до своей комнаты и потом тихо рассмеялся своей тревоге. Комната была пуста.
Но на кровати лежала пара желтых чулок с подвязками накрест.
Собрав все свои пожитки, через некоторое время я вновь постучал в ворота дворца. Вскоре появился сонный и сердитый Малахий.
— Доброе утро, — бодро сказал я. — Передай герцогине, что я передумал.
На рассвете я вошел в комнату Бобо. Увидев меня, он приветливо поднял руку.
— Как тут наш больной? — поинтересовался я.
— Одна ночь у чертей отыграна, — прохрипел он. — Голова раскалывается от боли.
— У меня тоже.
— А что у вас за трудности?
— Новогодний зарок.
— А-а. Я обычно сдаюсь на второй день.
— Аналогично. Погляди-ка на это.
Я бросил ему на одеяло стрелу арбалета. Бобо с интересом рассмотрел ее.
— Где вы раздобыли ее?
— На скалах, где на нас напали.
От удивления Бобо попытался сесть, но мгновенно пожалел об этом и рухнул обратно на подушки, скривившись от боли.
— Если вы будете продолжать так рисковать жизнью, — медленно сказал он, — то я не смогу обеспечить ее длительность.
— Я и не просил тебя об этом. Кроме того, я решил, что наш стрелок предпочтет на время затаиться. Но что ты думаешь по поводу этой стрелы?
— Обычная арбалетная стрела. Что, собственно, я могу о ней думать?
— Ты же был в Толедо.
— Ну да, и поэтому вдруг стал знатоком оружия, — насмешливо проворчал он, но тем не менее взглянул на стрелу повнимательнее. — Ладно, посмотрите вот на это. — Он показал на самый кончик, который был выкован в форме ромба и заканчивался угрожающе тонким острием. — Так называемое шило. Пробивает звенья в кольчуге со ста шагов. Вы еще не обзавелись кольчугой?
— К сожалению, нет.
— Что ж, сын мой, тогда она могла бы пронзить вас насквозь и долететь до Генуи. Но я не имею ни малейшего понятия, где именно ее изготовили. Дело-то не мудреное. Ее могли выковать в любой мастерской от Толедо до Дамаска.
— Спасибо, — сказал я, забирая стрелу.
— Я вот о чем сейчас подумал, — сказал Бобо. — Бывает другой вид стрел, с квадратным наконечником. Ее удар сшибает с лошади облаченного в броню рыцаря, то есть никому мало не покажется. Может быть, именно такой стрельнули в затылок Орсино.
— Череп пробит, а вокруг ни души, — задумчиво произнес я. — А дождавшись, когда уляжется суматоха, можно забрать стрелу. Или заранее привязать к ней веревку, чтобы вернуть ее обратно. Конечно, метко брошенный камень привел бы к тому же результату.
— Или камень, выпущенный из пращи. Но с арбалетом меньше вероятность промаха. Вероятно, это его излюбленное оружие. Оружие труса.
— Он может быть кем угодно, но я сомневаюсь, что он трус.
Бобо странно взглянул на меня.
— Можно подумать, что вы восхищаетесь этим типом, — заметил он.
— Ни в малейшей степени. Но меня впечатляет его изобретательность. Месть ведь своеобразный вид помешательства. Как долго он вынашивал ее? Маскировался, шпионил, втирался в доверие. Великолепно проделанная работа.
— А потом он промахнулся, имея вас в качестве отличной мишени.
— Нет. Он намеренно промахнулся. Для начала ему хотелось поиграть со мной. Он не получил бы должного удовольствия, если бы убил меня, не поиздевавшись.
— Может, и так, — с сомнением сказал Бобо. — И все-таки вчерашнее приключение показалось мне каким-то странным. Я не могу пока понять почему, но обязательно разберусь в этом до конца, когда мои мозги вновь начнут нормально работать.
— Попробуй слегка задействовать их сейчас. Как он выглядел?
Бобо прикрыл глаза.
— Я подкрался к нему сзади. Он был в коричневой монашеской рясе с капюшоном. Я закричал в тот момент, когда он выходил на позицию, с которой легко мог попасть в вас. Он развернулся и ударил меня арбалетом. Я заметил лишь черную бородку клинышком и соединяющиеся с ней усы. Лицо почти не просматривалось — он стоял против солнца, да и капюшон многое скрывал. А потом я увидел небо в алмазах, рухнул на землю и долго пялился на кроны деревьев. Извините, образ весьма расплывчатый.
