Адрес, к моему удивлению, вовсе не гласил «на улице тысяч пендальти, под вывеской "Сиськи Вразлет"», как утверждается в старинной балладе,
[97]
а указывал на некую Натан-роуд в Коулуне, коя оказалась скучным респектабельным бульваром, напомнив мне Уигмор-стрит в Лондоне, Дабль-Ю-1. (Я не знаю ль, ни кем был мистер Натан,
[98]
ни почему в его честь следовало называть такую улицу; хотя вообще-то я не знаю ничего и про мистера Уимпола — нет, про мистера Уигмора, хотя про Харли пару-тройку историй рассказать могу.
[99]
)
Таксист говорил по-американски с ярко выраженным китайским акцентом. Кроме того, он был гордым обладателем чувства юмора — явно учился на заочных курсах у Бастера Китона.
[100]
Когда я велел ему отвезти себя к номеру 18, Ланкастер-билдингз, Натан-роуд, Коулун, он перегнулся ко мне через спинку и обозрел меня — надоедливо и непостижимо.
— Не могу туда отвезти, приятерь.
— О? И почему ж нет, будьте любезны?
— Могу отвезти до Ранкастер-бирдинз, Натан-род, а в номер 18 — не могу.
— Но почему? — На сей раз в голосе моем звучал тремор.
— Номер 18 — это третий этаж. Такси не помещается в рифт.
— Ха ха, — натужно выдавил я. — Однако я замечаю, что счетчик у вас работает. Прошу смеяться в свое личное время либо умело везя меня к Ланкастер-билдингз, Натан-роуд.
— Вы порицейски?
— Разумеется, нет. Я, если угодно, торговец зубной пастой.
Он с уважением покачал головой, словно я изрек что-то внушительное или, быть может, смешное. К Ланкастер-билдингз он доставил меня искусным и благословенно безмолвным манером. По прибытии я недодал ему чаевых ровно на 21/2 % — недостаточно, чтобы закатить мне сцену, но вполне довольно, чтобы дать понять: таксистам не полагается шутить с сахибами.
Номер 18 действительно располагался на третьем этаже Ланкастер-билдингз, и дверь в приемную доктора Ница была ясно помечена инструкцией: «ЗВОНИТЬ И ВХОДИТЬ». Я позвонил, однако войти не сумел — дверь была заперта. Расслышав изнутри какие-то шумы, я раздраженно постучал в морозное стекло — затем громче, после чего — еще громче, по ходу выкрикивая такие слова, как, например, «Хой!». Неожиданно дверь распахнулась, изнутри высунулась огромная смуглоокрашенная рука, схватила меня за фасад парижского легкого костюма и втащила в приемную, где и разместила на неудобном кресле. Хозяин смуглоокрашенной руки другой рукой, столь же смугло окрашенной, держался за огромный автоматический пистолет Стечкина топорной работы и наставительно им помахивал. Я проникся его желаниями мгновенно — «стечкин» ни при каких условиях не может служить дамским орудием самообороны, — а потому устроился в своем уютном креслице тихонько, как любая уважающая себя мышка.
В стоматологическом же кресле сидел пациент; им занималась пара дантистов. Вначале мне показалось необычным, что на врачах — темно-синие макинтоши, как и на малом со «стечкиным» в руке, а на их пациенте — дантовский белый халат. (Простите — дантистский белый халат.) Я начал подозревать, что пациент на самом деле — не кто иной, как д-р Ниц, а дантисты в своей дантйи не очень квалифицированны, поскольку применяли к нему бормашину, хотя он наотрез отказывался раскрывать перед ними рот. Когда же д-р Ниц — ибо им пациент, надо полагать, и был — лишился чувств в третий или четвертый раз подряд, противникам привести его в себя не удалось. Сквозь стиснутые зубы он не издал ни единого слова, хотя немного повизгивал время от времени носом. Помню, как поймал себя на мысли, что мистеру Хо такие трюки удались бы куда лучше — уж пачкотни, по крайней мере, было бы меньше.
Парни в синих макинтошах какое-то время покрякали между собой, затем обернулись ко мне.
— Ты кто? — спросил один. Я жалобным манером хлопнул ладонью себе по нижней челюсти и недурно изобразил муки страдальца от зубной боли. Человек отнял мою руку от челюсти и двинул меня боковиной тяжелого пистолета. После чего поднял меня с пола и снова усадил в кресло.
— Зуб теперь лучше? — Я энергично закивал. — Ты, может, узнаешь наши лица опять? — Тут уже не было необходимости в пантомиме страданий.
— Батюшки, откуда? Вы все для меня на одно лицо… Я хочу сказать, нет, у меня ужасная память на физиологию, то есть я хотел сказать — физиономии или…
Он переместил большой пистолет в правую руку и двинул меня им снова. Вот теперь мне действительно требовался стоматолог. Малый в бессознательное состояние меня не ввел, однако с чисто практической точки зрения я решил в оном побыть. Голове позволил упасть. Снова бить меня малый не стал.
Сквозь полузакрытые глаза я наблюдал, как три омакинтошенные личности сняли с бессознательного доктора Ница одежду. Стоматологом он был довольно упитанным — как и все люди его профессии. Один гад вытащил что-то из кармана, а картонную упаковку небрежно швырнул через плечо. Она приземлилась у моих ног: торговая марка гласила «ЗверьШтюк» — одно из тех внушающих ужас цианакрилатных клеящих веществ, для которых не существует известных растворителей. Если попадет на пальцы — не трогайте их, понадобится верное хирургическое вмешательство. Один из тройки намазал им все сиденье стоматологического кресла и сверху усадил голого доктора Ница, пошире расставив ему ноги. После чего они употребили вещество и на другие проказы, о которых вам здесь читать охоты нет, а я бы с радостью забыл. Сказать вам правду, здесь я и впрямь отключился по-честному. Отсроченный шок, что-то вроде.
Когда я вернулся в чувство, обнаружилось, что рот мой полон маленьких твердых царапучих камешков, которые я исправно выплюнул в ладонь. Ну да — разнообразные пломбы, само собой.
Трое в макинтошах уже ушли, поэтому я подобрался ближе к сидящему доктору Ницу. Глаза его были более-менее открыты.
— Полицию? — спросил я. Он не подал мне и знака. — Послушайте, — сказал я, — вам нужна «скорая помощь», а они все равно вызовут полицию. Странно будет выглядеть, если мы сами не сделаем этого сразу.
