Последняя открытка пришла в конце августа — шесть недель назад. И с тех пор больше ничего.
Я встала и пошла к умывальнику смыть с руки повидло. Нужно выйти из музея и позвонить Карлу Федеру из киоска или из кафе: не хотелось, чтобы Герда подслушала наш разговор.
«Лицо», о котором шла речь в донесении агента Буркхардта, наверняка Джон. Он был единственным жуликом, которого я знала настолько хорошо, — а я была одной из немногих людей в мире, которые знали его настолько хорошо, — одной из немногих, кто видел его au nature
[7]
и мог узнать, какие бы уловки он ни предпринял. Он все равно не сможет скрыть от меня форму рук, длинные ресницы или...
За шесть недель — ни единого слова! Как он мог так обойтись со мной, негодяй! Насчет любви я не обманывалась, склонна была воспринимать его декларацию на этот счет скептически и признанием на признание так и не ответила; но если он решил порвать отношения, обязан был сделать это по меньшей мере вежливо.
Мне, конечно, пришло в голову, что Джон сам передал информацию о Каирском музее Буркхардту. Он поступал таким образом и прежде. Если это так, я действительно буду в безопасности. Джон — не убийца. («Что, никогда?» — «Ну, почти никогда»). В глубине души я уже знала, что все равно отправлюсь в этот проклятый круиз. Как сказал Буркхардт, такой шанс упустить нельзя.
IV
Я никогда не была сильна в покере. Играть с Карлом Федером в его игры перестала пару лет назад. Теперь мы снова договорились встретиться в кафе. Когда я пришла, он уже ждал, и, прежде чем открыть рот, я заметила его самодовольную ухмылку. Он прекрасно знал, что я клюну.
— Предположим, я соглашусь, — сказала я. — Это не означает моего согласия, но предположим. Почему мне нельзя ехать в качестве туристки? Не желаю ставить себя в дурацкое положение, притворяясь, что обладаю знаниями, которых у меня нет.
— Потому что вам неоткуда взять денег на такое путешествие, — ответил Карл. Его голос был таким же мягким, как взбитые сливки на его кофе. (Баварцы приправляют взбитыми сливками все, кроме разве что кислой капусты. Это одна из причин, почему я люблю Баварию.) — Да, конечно, мы могли бы придумать тетушку, которая умерла, оставив вам состояние, или еще что-нибудь в этом роде, но кто в это поверит? Зачем бы вы стали тратить свалившееся на голову наследство на подобное путешествие? Ваши профессиональные интересы, как вы сами справедливо заметили, лежат в иной области. Нет, позвольте мне закончить. — Он поднял палец и потряс им с видом дедушки, читающего наставление. — Легенда будет такова: вы согласились заменить заболевшего в последний момент коллегу. В этом, понятно, есть некоторое лукавство, но кто бы устоял перед такой возможностью? Вы будете читать лекции по... дайте подумать... гм... ну конечно! По средневековому исламскому искусству Египта. Это будет отлично, nicht
[8]
?
— Nicht! — ответила я. — Я ничего не знаю о... А, черт, какая разница! На самом деле, Карл, существует только одна загвоздка — Шмидт.
—А что Шмидт? Всем известно, что он относится к вам с нежностью и по такому случаю даст вам отпуск.
— Нет! То есть да, отпуск он даст, но в этом-то и беда. Он тоже захочет поехать!
— Вот как? Но он не будет знать истинной цели вашего путешествия.
— О Боже. — Я схватилась руками за голову, отчего волосы тут же упали мне на лицо. Всю неделю я экспериментировала с прической, но так и не научилась аккуратно ее укладывать. Сколько бы шпилек я ни втыкала, конструкция норовила развалиться при первом же прикосновении.
Пока Карл собирал по всему столу мои шпильки, я пыталась объяснить:
— Среди всех моих знакомых у Шмидта самое бурное воображение. Будь я и впрямь невинной туристкой, он бы все равно не сомневался, что у меня есть тайная цель — нечто романтическое, как он выражается. Он повсюду будет совать свой нос, перевернет все вверх тормашками, непременно попадет в беду, и мне придется его выручать. Если поедет Шмидт, не поеду я. Это мое последнее слово.
Карл задумался. Он не был знаком с особенностями характера Шмидта так же хорошо, как я, но кое-что и он слышал.
— Понимаю. Что ж, дорогая Вики, не беспокойтесь. Мы найдем способ его обезвредить.
Мне не понравилось, как он это произнес.
— Надеюсь, вы не причините ему вреда, Карл? Никаких наездов со скрывшимся с места происшествия водителем, никаких сломанных ног...
— Неужели вы думаете, что мы на такое способны?
— Вы, может быть, и нет, но если у меня создалось верное впечатление о герре Буркхардте, то он и его помощники сделают это не задумываясь. Я не шучу, Карл. Если хоть один волос упадет из усов Шмидта, я всем расскажу, что вы задумали.
— Не сомневаюсь, — сдержанно сказал Карл.
— И правильно делаете, черт возьми. Ну ладно. Если вы можете нейтрализовать Шмидта, я согласна. Что дальше?
— Все приготовления мы возьмем на себя. Надеюсь, паспорт у вас в порядке? Хорошо. Визу, билеты и все необходимые документы вы получите через несколько дней. Моя секретарша запишет вас на прием к врачу, но прививки за вас она, к сожалению, сделать не сможет — от гепатита, брюшного тифа, сыпного тифа...
— Фу, — фыркнула я. — Ненавижу уколы. Все это действительно необходимо? Мне казалось, это развлекательный круиз.
— Мы не можем рисковать делом — вдруг вы заболеете? — серьезно ответил Карл. Он достал из нагрудного кармана толстый конверт из плотной бумаги и вручил его мне. — Должен попросить вас расписаться в ведомости. Аптечку, фотоаппарат, бинокль и тому подобное мы обеспечим, но молодой даме, полагаю, самой захочется купить кое-что из одежды и личных вещей.
Конверт был очень толстым, улыбка Карла — очень вкрадчивой. Я расписалась:
— Мы уже поняли, что вы собой представляете, мадам, — сказала я, словно бы от его имени. — Осталось решить, сколько вы стоите.
— Bitte? — переспросил Карл.
— Не важно.
— Мы обо всем позаботимся, — повторил он. — Вам ничего не нужно делать... Простите, что вы все-таки сказали?
Он прекрасно понял, что я сказала, но ему не хотелось думать, что дама может выражаться подобным образом. Я отодвинула стул и встала.
— Что-нибудь еще?
Карл снова полез в карман. То, что он из него извлек, представляло собой красочную глянцевую брошюру. Она была сложена пополам в длину, чтобы ее можно было вложить в карман. Карл развернул и вручил ее мне.
На обложке под названием, выполненным изящным шрифтом, красовалась фотография Сфинкса на фоне пирамид Гизы. Это был великолепный снимок: пирамиды цвета тусклого золота, а над ними — ярко-синее чистое небо. Улыбку Сфинкса как только ни описывали — таинственная, загадочная, задумчивая... Но в тот момент мне отчетливо показалось, что она напоминает самодовольную ухмылку Карла Федера.
