Если ни одна из вышеперечисленных неприятностей не произойдет и с нами, то, по расчетам Фейсала, нам для этого понадобится не менее шести часов.
Мы наметили встретиться на площади перед Центральным вокзалом, где стоит гигантская статуя Рамзеса II. Тамошнее оживленное движение машин и людей позволит нам потеряться в толпе. Первое контрольное время было назначено на пять часов, после этого следовало приходить на условленное место каждые два часа, пока мы не встретимся, или... или не произойдет что-нибудь другое.
Если кто-то из нас доберется до Каира раньше, остальных ждать не следовало. Распоряжения Джона на этот счет были ясными и твердыми:
— Чем раньше мы уведомим власти, тем больше можем рассчитывать на собственную безопасность. Шмидт свяжется со своими друзьями в Американо-египетской ассоциации и министерстве культуры. Вики...
— А я постараюсь дозвониться Карлу Федеру, пропади он пропадом. Он втравил меня в это дело, пусть сам и вытаскивает.
— Хорошо. Если тебе не удастся связаться с ним или вообще что-то будет не так, поезжай прямо в американское посольство, — сказал Джон.
С первой маленькой проблемой мы с Фейсалом столкнулись на подъезде к мосту близ Эль-Миньи. Здесь образовалась пробка приблизительно на полмили. Фейсал, сбавляя скорость, монотонно ругался себе под нос. Когда я наклонилась вперед, он прервал свой монолог, но ровно на столько времени, сколько понадобилось, чтобы сказать:
— Заткнитесь и закройте лицо. И молитесь.
Фейсал прокричал что-то человеку, стоявшему впереди возле своего пикапа. Я не поняла, что тот ответил (равно как не поняла и вопроса), но догадалась, что происходит.
Машины двигались очень медленно, далеко впереди виднелись вооруженные винтовками люди в черной форме.
Я снова забилась в угол, стараясь выглядеть дюймов на семь короче, чем есть на самом деле. Попадая в экстремальные ситуации, я обычно вспоминаю лишь одну молитву — почему-то «На сон грядущий», которая, как я благочестиво полагала, к этим случаям не подходит. Поэтому я низко склонила голову и сосредоточилась на подсчете собственных вдохов и выдохов.
Чтобы преодолеть эти полмили, понадобилось не менее двадцати минут. Я знала, что голову лучше не поднимать ни при каких обстоятельствах, и не сделала этого, даже когда машина остановилась и я скорее почувствовала, чем увидела, какого-то мужчину, оказавшегося рядом. Спустя несколько мгновений, в течение которых продолжался краткий обмен репликами по-арабски, «лендровер» двинулся дальше.
Проехав миль десять — пятнадцать, Фейсал съехал с шоссе. Положив правую руку на спинку сиденья, он обернулся ко мне и хриплым голосом спросил:
— Как насчет воды?
Я пошарила в корзинке, стоявшей у меня в ногах, достала бутылку содовой и протянула ее Фейсалу со словами:
— Если придется пройти через это еще раз, я умру. Фейсал опорожнил бутылку и выбросил ее.
— Думаю, пока они все еще ищут джип. У меня не спросили даже документов. Если в ближайшее время не обнаружится, что мы поменяли машину, тогда порядок. Расслабьтесь и полюбуйтесь видом из окна.
— Ха, — только и смогла вымолвить я. Когда-нибудь я надеюсь снова проехать по этой дороге, чтобы, будучи в нормальном душевном состоянии, оценить красоту пейзажа. В тот день я не заметила бы даже Великих пирамид Гизы, разве что если бы они встали посреди дороги. Фейсал мчался, как человек, спасающийся от правосудия. Правда, манера езды других участников дорожного движения позволяла предположить, что и они не без греха. Мне пришлось обеими руками придерживать свои развевающиеся одежды, чтобы они не полоскались в потоке воздуха, врывающегося в открытые окна. Поскольку я сидела сзади, разговаривать было невозможно, так что я вцепилась в свои тряпки и закрыла глаза. Дважды нам пришлось резко сбрасывать скорость и почти ползти из-за ремонтных работ на шоссе, трижды — из-за аварий. Все три, правда, оказались незначительными, задержки были связаны лишь с тем, что дорогу преграждали кучки людей, которые, оживленно жестикулируя, обсуждали происшествия.
Мне не удалось выспаться накануне, поэтому я задремала. Проснувшись, с удивлением обнаружила, что мы едем по широкой улице, кишащей машинами, первые этажи зданий по обеим сторонам занимали магазины. Прямо впереди к небу поднимались две изящные, покрытые искусной резьбой башни.
Я наклонилась вперед и тронула Фейсала за плечо:
— Где мы? Это мечеть, там, впереди?
— Нет, это одни из городских ворот. Построены в одиннадцатом веке. Я поехал окольным путем. — Голос у него стал каким-то надтреснутым. — Нам удалось! Слава Богу, нам удалось!
— Да уж, благодарить нужно только Бога, — угрюмо согласилась я. — Который час?
— Половина двенадцатого. Хотите поесть?
— Хочу освободиться от этого покрывала, — проворчала я, — хочу принять душ, выпить что-нибудь со льдом и переодеться. Но вместо всего этого я согласна остаться здесь, в машине.
— Вы можете освободиться от своего арабского одеяния, если уверены, что сделаете это элегантно и незаметно, — сказал Фейсал. — Здесь вы не будете бросаться в глаза в европейском платье. Я найду кафе, мы перекусим и обсудим наши дальнейшие действия.
Я отупела от жары, дремоты и знала, что спорить бесполезно, но когда мы остановились и я — надеюсь, незаметно — сняла свой маскировочный костюм, кое-какие мыслишки все же зашевелились в моей голове. Мы находились в самом центре города, вокруг было много молодежи, в том числе иностранцев. Я сообразила, что Фейсал остановился в университетском районе.
— Нам не следует терять времени, — начала возражать я, в то время как Фейсал помогал мне выйти из машины. — Мне нужно позвонить Карлу Федеру.
— В Мюнхене сейчас, если не ошибаюсь, время обеда. Федера скорее всего нет в офисе. — Фейсал повел меня через дверь, задрапированную занавесью из шнурков с нанизанными на них бусинками, и нашел столик. В помещении было жарко, темно, шумно и полно мух; на фоне популярной египетской музыки, доносившейся из радиоприемника, слышалась разноязыкая речь. — Что будете есть?
— Мне все равно. Что угодно, лишь бы со льдом.
— Здешний лед не годится, он приготавливается из местной воды.
Фейсал по-арабски сделал заказ, потом сказал:
— Пойду позвоню отцу.
— Вы уверены, что это хорошая идея?
— Моя мать сходит с ума, — просто ответил Фейсал. — Хочу, чтобы она знала, что я жив и не виновен в тех грехах, в которых меня обвиняют.
Если бы он привел какие-то другие доводы, я, может быть, и возразила бы, но этот глубоко тронул меня.
Я знала, что такое ждать час за часом, день за днем известий о судьбе дорогого человека, предполагая самое плохое.
О Боже, мне ли было не знать!
— А ведь и моя мать, наверное, не в восторге, — виновато заметила я. — Полагаю, уже всему миру известно, что меня похитили?
