В конце сентября до них дошли слухи, что король Карл устал от войны и поручил Филиппу де Комине, французскому посланнику в Венеции, заключить перемирие. Лодовико и Беатриче спешно выехали в Новару, где уже находился Карл. Они остановились во дворце Камериано неподалеку от Новары. Вскоре туда прибыли послы всех городов-государств, объединенных в Лигу, чтобы обсудить условия мира. Беатриче гордилась, что именно Лодовико говорил с французами от имени Святой Лиги, в том числе и от имени ее отца, прибывшего из Феррары в конце недели. Беатриче и сама не раз вставляла слово в общий разговор, когда следовало поддержать Лодовико, который настаивал на уходе французов из Италии и возврате Новары Милану. Особенно герцог упирал на то, что Карл должен заставить своего непутевого племянника Людовика отказаться от притязаний на его титул.
Однако Людовик, упрямо не желавший освобождать Новару, умолял Карла разорвать мир с итальянцами. Недели шли, и вскоре начались разговоры о том, что послам необходимо обсудить предложения французов со своими правителями. Лодовико понимал, что на это уйдут месяцы. Поэтому он решил тайно встретиться с Карлом и сам подписать договор.
— Герцог Орлеанский не должен предъявлять права на мой титул, — заявил Лодовико.
— Должен напомнить вам, что его бабка была из Висконти, — вступился за племянника Карл.
— Позвольте и мне напомнить вам, что в жилах тысяч ублюдков по всей Европе течет кровь Висконти, но это не дает им права предъявлять права на миланское герцогство.
Не давая возможности Карлу ответить, Беатриче перебила:
— Ваше величество, давайте не будем забывать, что все мы хотим мира, а требования вашего племянника никак не могут способствовать его заключению. Если вам нужен мир — так, как он нужен нам, Людовика необходимо отговорить от притязаний на герцогский титул.
Карл откликнулся сразу, поддавшись не столько убедительности слов герцогини, сколько ее очарованию.
— Я больше не хочу воевать, мадам, — улыбнулся король Беатриче. — Моя жена сообщает, что у Франции больше нет сил сражаться. Солдатские вдовы устали оплакивать белеющие на полях сражений кости своих мужей.
Король тут же подписал соглашение, настаивая, чтобы бумаги были подготовлены немедленно, иначе он успеет раскаяться в принятом решении.
Триумф Беатриче не испортили даже слова короля, которые ей передали позднее. Король спрашивал своего посла об Изабелле. Неужели другая сестра краше и обходительнее прекрасной Беатриче?
— Разве возможно, чтобы на свете существовали два столь совершенных создания? — к удовольствию герцогини, осведомился у посла король.
Посол отвечал, что маркиза действительно красивее сестры, а кроме того, превосходит всех женщин своей образованностью и обхождением. Затем посол пустился в долгие описания фигуры, нарядов и драгоценностей маркизы, не забывая превозносить ее ум.
— Во время войны она мудро и справедливо правила Мантуей, занималась украшением города и изучением иностранных языков. Изабелла вдохновляет поэтов и художников по всей Италии. Она превосходно говорит на латыни, играет на лютне не хуже лучших музыкантов, а поет как ангел.
— Надеюсь, она не слишком высокого роста? — спросил низенький Карл.
— Напротив, хотя маркиза выше своей сестры, ее рост не превышает обычного для женщины.
— Вот и слава богу, — заметил на это король.
— Придворные льстецы считают ее первой дамой в Италии.
— Похоже, она и впрямь само совершенство.
— Неужели ваше величество влюбились в прекрасную маркизу только по описанию?
Посол прав, думала Беатриче, Изабелла красивее и умнее своей младшей сестры. Но от этой мысли она уже не испытывала боли. Главное, что им удалось заключить мир, причем именно Лодовико приписывали заслугу в изгнании французов из Италии. Миланский герцог был снова влюблен в свою жену. Беатриче решила, что его недавнее охлаждение объяснялось болезнью. Лодовико снова покорял жену добротой и нежностью. В благодарность за ее труды во время своей болезни герцог велел Донато Браманте и Леонардо украсить покои герцогини в Кастелло. Супругам не терпелось увидеть результат работы двух гениев, расцеловать сыновей и объявить миланцам, что настал долгожданный мир.
Вдобавок ко всему Беатриче снова ждала ребенка. Пребывание в Виджевано принесло свои плоды. Герцогиня поделилась с мужем этой новостью в ночь перед отъездом в Милан.
— Кто на сей раз, любовь моя? Мальчик или девочка?
— Нам не нужно даже советоваться с астрологом, дорогой мой. Это знание у меня в костях. У наших сыновей появится еще один брат.
Однако Лодовико воспринял эту весть не слишком радостно.
— Мальчишки вырастают и начинают завидовать власти отцов, а дочь никогда тебя не разлюбит, — заметил он.
— Но ведь у вас уже есть прекрасная дочь Бьянка Джованна, — заметила Беатриче.
— Это так, но ее красавец муж вытеснил меня из ее сердца, как и должно было случиться. Я хотел бы иметь еще одну дочь, которая будет любить меня в старости.
— Для этого у вас есть я, — отвечала Беатриче.
После подписания мира Франческо и Галеазз открыли ворота Новары, чтобы выпустить французов из города. Только теперь Лодовико и Беатриче осознали, какому ужасу они положили конец, подписав мирное соглашение. У французов не было лошадей.
— Их съели во время осады, — объяснил Галеазз Беатриче, когда она спросила, как французы доберутся до границы.
Беатриче понимала, что мало кому из выживших суждено добраться до дома. Солдаты сидели у обочины, прислонившись друг к другу, чтобы не упасть. Беатриче с изумлением наблюдала, как французский посол помогает своим слугам кормить солдат бульоном. Многие были так слабы, что не могли глотать, и струйки бульона вытекали из ослабевших ртов. Беатриче отвернулась, но впереди ее ожидало не менее безрадостное зрелище. Солдаты жадно набрасывались на еду, и их тут же рвало. Отвыкшие желудки бунтовали. Юный солдат упал на ходу, а его товарищи были так слабы, что даже не стали оглядываться, не говоря уже о том, чтобы помочь несчастному. Беатриче со своей свитой проехала мимо всей французской армии, и везде их сопровождали всхлипы и стоны одолеваемых приступами рвоты или безумного хохота солдат.
Глаза Беатриче следили за причудливым переплетением веток и сучьев, образующих непроходимые заросли на потолке гостиной. «Убежище для моего убежища», — подумала Беатриче, улыбаясь собственному остроумию и понимая, что, придумав этот лабиринт, magistro пытался угодить ее вкусу. Массивные стволы выступали из стен, корни словно пробивали камень, заявляя, что ничто не может остановить природу в ее буйстве. Вся комната походила на зеленую рощу. Каждый листик был тщательно прорисован. Золотистые ленты сплетались под разными углами, словно змеи в клубок. Сквозь зелень проглядывали кусочки неба и облаков: синего, фиолетового, розоватого, серого и белого цвета. Некоторые ленты поражали воображение своей вычурностью. Бесконечные, неразрывные и изменчивые, они скользили вдоль изысканно выписанных листьев и грубых сучьев, закручиваясь вокруг самих себя в вечном и мучительном вращении. Не успела Беатриче подумать, что рисунок, должно быть, изображает саму вечность, как кручение остановилось — там, где художник опустил кисть.
