– А скажите, схема вашего произведения случайная или обдуманная? – допытывался Спрюс.
– Обдуманная.
– План непосредственно не просматривается. Там есть более или менее общие афоризмы, есть заслуживающие особого внимания наблюдения, которые, по-моему, если мне будет позволено так сказать, исключительно проницательны и забавны. Интересно, есть ли там такие места, где они вымышленны? И кроме того, мне кажется, там присутствуют две поэтические темы, которые появляются снова и снова. Просматривается мотив «Утонувшего моряка». Возможно, это отзвук «Бесплодной земли»? Вы сознательно имели в виду Элиота?
– Не Элиота, – беспокойно возразил Людович. Но моему, его звали не Элиот.
– Очень интересно! И потом это изображение пещеры. Должно быть, вы много читали о фрейдистской психологии?
– Не особенно много. В описании пещеры не было ничего психологического.
– Очень интересно. Спонтанное высвобождение подсознания!
В это время Коуни пробилась сквозь толпу и встала сбоку от разговаривающих.
– Эверард, там два человека в военной форме спрашивают шампанского.
– Боже милостивый, надеюсь, это не полиция?
– Один, возможно, из полиции. На нем какая-то странная форма синего цвета. Другой в форме летчика. Я никогда не видела его прежде. С ними был американец, но он уехал.
– Это очень странно. Ты не дала им шампанского?
– О, нет, Эверард.
– Лучше я пойду и посмотрю сам, кто это.
У двери Йэн столкнулся с Элегантной Женщиной и горячо расцеловал ее в обе грязные щеки.
– Здесь вся выпивка кончилась, – объявила она, – и я направляюсь на свой пост гражданской обороны. Почему бы вам обоим не заглянуть туда? Это неподалеку, за углом, там всегда найдется бутылка.
Их поприветствовал Спрюс.
– Боюсь, мы немного запоздали. Я привел Гая. Вы помните его? – спросил Йэн.
– Да, да, по-моему, мы где-то встречались, – сказал Спрюс. – У нас здесь все уже кончилось. Я только что имел небольшой разговор с очень интересным новым писателем. Мы всегда особенно рады приветствовать сотрудничество военных. Это входит в нашу программу.
Центральная группа гостей расступилась, и позади них стал виден Людович, аппетит которого к разбору его творчества был возбужден, но далеко не удовлетворен. Он обиженно смотрел на стоявшего к нему спиной Спрюса.
– Людович?! – удивился Гай.
– Это как раз тот человек, о котором я сказал вам. Вы знаете его?
– Он спас мне жизнь, – ответил Гай.
– О, это очень странно.
– У меня так и не было возможности поблагодарить его.
– Что ж, сделайте это сейчас. Но не уводите его с собой. Вы застали нас в разгар захватывающего разговора.
– Я думаю, что уйду вместе с пэром.
– Да, пожалуй.
Просвет в толпе снова закрылся. Гай протиснулся между гостями и протянул руку Людовичу, который с выражением нескрываемого ужаса поднял на него свои рыбьи глаза и, вяло пожав протянутую ему руку, отвернулся.
– Людович, вы, конечно, помните меня?
– Это в высшей степени неожиданно.
– Группа Хука. Крит.
– О да, припоминаю.
– Я всегда питал надежду встретиться с вами. Столько всего, о чем нам надо поговорить! Я узнал, что это вы спасли мне жизнь. – При этих словах Гая Людович безмолвно, будто в раскаянии бия себя в грудь, поднял руку к ленточке военной медали. – Кажется, вы не очень рады видеть меня.
– Вот это удар! – сказал Людович, переходя на казарменный жаргон. – Вы как снег на голову! Вот уж не ожидал встретить вас здесь. Только не у мистера Спрюса. Кого-кого, но не вас, где-где, но не здесь.
Гай уселся на стул, на котором до этого сидел Спрюс.
– Я смутно помню те последние дни на Крите и в лодке.
– Лучше забудьте, – сказал Людович. – Есть вещи, о которых лучше забыть.
– О, что вы! Не слишком ли вы скромничаете? Кроме того, меня мучает любопытство. Что произошло с майором Хаундом?
– Я слышал, его считают пропавшим без вести.
– А разве он не в плену?
– Простите, мистер… э-э… капитан Краучбек. Я не служу в управлении учета личного состава.
– А саперный капитан, который взял нас в лодку? Я был в ужасном состоянии, да и он не в лучшем: он бредил.
– Вы тоже бредили.
– Да. А сапера вы тоже спасли?
– Я думаю, он утонул в море.
– Послушайте, – предложил Гай, – вы не собираетесь пообедать?
Это прозвучало так, будто призрачный шекспировский Банко вдруг превратился в хозяина.
– Нет, – отрывисто сказал Людович. Нет! – Не извинившись, не сказав ни слова на прощанье Гаю, Спрюсу или Фрэнки, он внезапно бросился к парадной двери, ведущей на лестницу, и выскочил в спасительную уличную темноту.
– Что с ним стряслось? – удивился Спрюс. – Не мог же он напиться здесь. Что вы сказали ему?
– Ничего. Я спросил его о прошлых временах.
– Вы хорошо знали его?
– В сущности, нет. Мы всегда считали его человеком со странностями.
– У него несомненный талант, – сказал Спрюс. – Возможно, даже зачатки гения. Чрезвычайно досадно, что он сбежал. Пожалуй, пора заканчивать прием. Девочки, может быть, вы выпроводите гостей и приберете? Мне пора идти.
Оставшиеся часы своего сорокового дня рождения Гай провел в «Беллами» в бессмысленных разговорах. Когда он возвратился в свою комнату в транзитном лагере, в его голове было больше мыслей о будущем, чем о прошлом.
В одиннадцать часов завыли неслышные в «Беллами» сирены воздушной тревоги, а после полуночи был дан отбой. Никто не слыхал их и в Вестминстерском аббатстве, где стоял никем не охраняемый меч Сталинграда. Все двери были заперты, все огни погашены. На следующий день здесь снова выстроится очередь и возобновится акт преклонения.
В литературном конкурсе, проведенном «Тайм энд Тайдс», Людович успеха не добился. Его сонет даже не отметили. Он внимательно прочел стихотворение, занявшее первое место:
…Лежит здесь меч очень редкой работы —
Это бесценный символ. Кто знал,
Как близко зло или как опасно добро,
Кто презирает покровы, носимые ангелами?
Он не мог понять смысл этого сонета. Было ли второе «кто» относительным местоимением к слову «добро», выступающим в качестве его эквивалента? Он сравнил с ним свой ясный, понятный сонет:
Надпись о моем прошлом
На этом длинном мече.
Светившая мне в море
Путеводная звезда
