– Не лучше ли нам рассеять эти слухи, сэр? – спросил Гай.
– Нет, не надо, – ответил подполковник Тиккеридж. – Это верные слухи. Не в том смысле, что немцы действительно высадились в Лимерике, а в том, что наша задача встретить их, если они вздумают высадиться в этом пункте.
– Нам одним?
– Нам одним, – подтвердил Тиккеридж. – Так, по крайней мере, всем это представляется, за исключением, конечно, наших голландских друзей.
Алебардистов держали в двухчасовой готовности к выходу в море. По прошествии двух дней приказы изменили и подразделениям алебардистов разрешили сходить на берег с целью боевой подготовки и отдыха. Им предписывалось не удаляться на берегу за пределы видимости мачты своего судна, чтобы в случае поступления срочного приказа о выходе в море они могли увидеть поднятый на ней флаг, обязывающий их возвратиться на борт судна.
Подполковник Тиккеридж провел в салоне совещание офицеров, на котором объяснил все детали их действий в Лимерике. Ожидалось, что немцы будут высаживаться в составе хорошо вооруженных механизированных частей, при эффективной поддержке авиации и, возможно, некоторой помощи со стороны «пятой колонны». Алебардийской бригаде предписывалось отражать наступление противника до последней возможности.
– Относительно того, как долго мы сможем продержаться, – заметил подполковник Тиккеридж, – вы знаете не хуже меня.
Получив карту Лимерика и такую удручающую разведывательную информацию. Гай возвратился в свою скученно разместившуюся роту.
– Алебардист Шанкс, сэр, подал рапорт с просьбой об увольнении, – доложил ему Рокис.
– Но ведь ему же известно, что увольнения запрещены.
– Неотложные личные дела, сэр.
– Какие неотложные дела, старшина?
– Он не говорит, сэр. Настаивает на своем праве обратиться к командиру роты лично, сэр.
– Хорошо. Он ведь хороший солдат, правда?
– Один из лучших, сэр. Из вновь призванных, конечно.
Алебардисту Шанксу разрешили обратиться к командиру роты. Гай хорошо знал этого парня – красивого, способного, старательного солдата.
– Итак, Шанкс, что у вас случилось?
– О, сэр, это соревнование. Завтра вечером мне совершенно необходимо быть в Блэкпуле. Я обещал быть там. Моя девушка никогда не простит мне, если я не сдержу своего слова.
– О каком соревновании идет речь, Шанкс?
– Медленный вальс, сэр. Моя девушка и я практиковались в этом вот уже три года. В прошлом году мы завоевали приз в Сэлфорде. Мы надеемся завоевать его и в Блэкпуле, сэр. Я уверен, что мы выиграем. А через два дня я обязательно вернусь. Честное слово, сэр.
– А вам известно, Шанкс, что Франция пала? Что весьма вероятно вторжение противника в Англию? Что вся железнодорожная система в нашей стране дезорганизована и занята исключительно перевозками войск, эвакуируемых из Дюнкерка? Что наша бригада находится в двухчасовой готовности к боевым действиям? Известно ли все это вам, Шанкс?
– Так точно, сэр.
– В таком случае почему же вы обращаетесь ко мне с этой абсурдной просьбой?
– Но, сэр, мы же практиковались целых три года. Мы завоевали первый приз в Сэлфорде в прошлом году. Не могу же я теперь от всего этого отказаться, сэр.
– Просьба отклонена. Старшина!
В соответствии с заведенным порядком старшина роты Рокис всегда находился поблизости на тот случай, если проситель во время приема его командиром вздумал бы применить по отношению к своему офицеру силу.
– Просьба отклонена. Кру-гом! Шагом марш! – скомандовал внезапно появившийся Рокис.
«Неужели дюнкерское настроение уже охватило и моих солдат? – с горечью подумал Гай. – Скорее всего, да».
Несколько дней, проведенных на «старых калошах», как называл суда де Сауза, составили хорошо запомнившийся период жизни Гая среди алебардистов; на его долю впервые выпали и несносные неудобства, и отвратительное питание, и ответственность в ее наиболее утомительной форме, и клаустрофобия. Все это оказывало на Гая удручающее действие. Но зато он не испытывал никакого беспокойства по поводу нависшей над Англией угрозы. Повышается или понижается уровень воды в гавани в зависимости от прилива и отлива, увеличивается или уменьшается число больных на каждый данный день, больше или меньше становится провинившихся солдат, возрастает или снижается число признаков потери солдатами терпения – вот какие вопросы ежедневно беспокоили Гая. Сарам-Смита назначили ответственным за досуг алебардистов, и он организовал концерт, на котором три закутанных в одеяла старших сержанта представили сценку из ритуального, традиционного у алебардистов спектакля, написанного, как сказал де Сауза, на основе давнего народного обряда. Ритуальный диалог состоялся между участниками под прозвищами Глупая Башка, Черная Башка и Отвратительная Башка.
Сарам-Смит организовал также диспут на тему «Любой человек, который женится раньше тридцати лет, – дурак»; этот диспут привел затем к целой серии откровенных признаний, например, таких: «Единственное, что я могу сказать, это то, что мой отец женился в двадцать два года и я никогда не пожелал бы увидеть более счастливую и дружную семью или более хорошую мать, чем у меня».
Сарам-Смит организовал также боксерские матчи.
Эпторпа попросили прочитать лекцию об Африке. Но он неожиданно предпочел этой совершенно иную тему – «Сравнительная юрисдикция герольдмейстера, ведающего гербами награжденных орденом Подвязки, и герольдмейстера, ведающего гербами членов шотландского рыцарского ордена».
– Но, «дядюшка», разве это заинтересует солдат?
– Возможно, не всех. Но зато о том, кто заинтересуется, можно будет сказать, что он действительно интересуется.
– А по-моему, они со значительно большим удовольствием послушали бы что-нибудь о слонах и каннибалах.
– Или названная мною тема, или никакой, Сарам-Смит.
Сарам-Смит предпочел «никакую».
Гай прочитал лекцию по искусству виноделия, которая неожиданно имела большой успех. Солдаты живо интересовались всеми техническими аспектами производства вина.
На забитых до отказа судах появились новые, не имеющие отношения к бригаде лица. Странный пожилой капитан, очень напоминающий своей яркой военной формой несуществующего Ирландского кавалерийского полка австралийского попугая, заявил, что является офицером шифровальной службы и что его попросили сюда, чтобы прочитать лекцию на тему «Жизнь придворных в Санкт-Петербурге».
Здесь же внезапно появились Данн и его связисты, побывавшие во Франции. Ни разу не покинув своего вагона, они совершили длинный и небезопасный переезд из Булони в Бордо, позади трещавшей по всем швам линии фронта. Опыт этой поездки за границей по району, из которого можно было услышать артиллерийские залпы, а однажды, когда нервничавший английский летчик пролетал над их поездом, даже подвергшемуся обстрелу, заметно добавил Данну самоуверенности. Сарам-Смит пытался уговорить Данна прочитать лекцию на тему «Уроки, полученные в бою», однако Данн заявил, что в течение всей поездки ему пришлось под руководством старшего офицера в поезде работать в следственной комиссии по изучению дела о ботинке с треснувшими швами. Комиссия пришла к выводу, что ботинок был поврежден умышленно, но, поскольку место пребывания виновного известно не было, документы отослать не представилось возможным. Данн изучал это дело, пользуясь наставлением по военно-судебному производству.
