Вскоре он опять поднял голову и спросил:
– Пироксилин есть?
– Боюсь, что нет.
– Алебардист?
– Да.
Он кивнул в сторону Томми:
– Колдстримец?
– Да.
– Из одной части?
– Да.
– Поразительно.
– Видите ли, у нас смешанная часть.
– Я сам, разумеется, из Аргайлского. Там никакого смешивания. В конце прошлой войны нас пытались назначать в другие части. Ничего не вышло.
Подали рыбу. Полковник Кэмпбелл ел молча, поперхнулся косточками; закрыв лицо салфеткой, он вынул зубы и наконец привел себя в порядок.
– Маггу теперь очень трудно справляться с рыбой, – заметила миссис Кэмпбелл во время этой процедуры.
Между тем хозяин с явной хитрецой взглянул на Томми и сказал:
– А я позавчера видел каких-то саперов.
– Должно быть, это наши.
– У них есть пироксилин?
– Да, наверное. У них много имущества с отметкой: «Опасно».
Помещик перевел суровый взгляд на Гая.
– Вы не думаете, что было бы честнее сразу признаться?
Томми и миссис Кэмпбелл прервали разговор о местах высадки и прислушались.
– Не полагаете ли вы, что, когда я спросил, есть ли у вас пироксилин, я имел в виду, что вы носите его с собой? Я спрашивал: привезли ли вы пироксилин на мой остров?
Вмешался Томми.
– Надеюсь, сэр, у вас нет жалоб на его неправильное использование?
– Или динамит? – продолжал помещик, не обращая на него внимания. – Пойдет любая взрывчатка.
Разговор прервал волынщик. За ним следовал дворецкий, неся огромный кусок оленьей туши; он положил его перед хозяином. Волынка не умолкала. Полковник Кэмпбелл отрезал кусок от задней ноги. Дворецкий продолжал обход, неся поднос с джемом из красной смородины и картошкой в мундире. Только когда стихла волынка, Гай, сидя перед полной тарелкой, заметил, что на соседний стул скромно проскользнула молодая женщина. Он, как мог, поклонился через запутанное переплетение оленьих рогов, украшавшее его стул. Она непринужденно ответила на его приветственную улыбку.
Он решил, что она лет на десять – двенадцать моложе его. То ли она была веснушчатая, что казалось маловероятным в этих местах и в это время года, то ли ее лицо было забрызгано торфяной водой, что было еще менее вероятно, если учесть, с каким вниманием она отнеслась к остальной части своего туалета. «Возможно, родимые пятна, – подумал Гай, – неожиданно появившиеся на Магге как свидетельство давних приключений ее предков – мореплавателей у Молуккских островов». Она была густо нарумянена поверх бурых пятнышек. Короткие черные кудряшки были перехвачены клетчатой лентой, заколотой брошкой из тех, что, как считал Гай, делаются специально для туристов. На ней было легкое платье, подвергавшее ее в этом зале опасности замерзнуть. У нее были правильные, словно высеченные из мрамора черты лица, а глаза – большие, блестящие и озорные.
– Вы не очень-то хорошо управляетесь, не правда ли? – вдруг заметила она с торжествующей ноткой.
– Это мистер Краучбек, моя милая, – сказала миссис Кэмпбелл, злобно нахмурившись на внучатую племянницу мужа. – Мисс Кармайкл. Из Эдинбурга.
– И настоящая шотландка, – добавила мисс Кармайкл.
– Да, конечно, Кейт. Мы все это знаем.
– Ее бабушка была Кэмпбелл, – тоном глубочайшей печали произнес помещик. – Сестра моей матери.
– Моя мать была Мейклджон, а ее мать – Дандас.
– Никто не сомневается, что ты настоящая шотландка, Кейти, – сказала двоюродная бабушка. – Кушай.
Во время этого обмена генеалогическими сведениями Гай размышлял о странной вступительной фразе мисс Кармайкл. Он прекрасно понимал, что пока не отличился в разговоре, хотя надо было быть большим мастером, подумал он, чтобы не ошибиться. Но как все-таки эта чертова девка узнала? Прятала ли она свои веснушки в дыму или, скорее, была одним из тех феноменов, довольно распространенных, как он считал, в этих местах, – седьмым ребенком седьмого ребенка? У него был трудный день. Он окоченел, задыхался от дыма и был голоден. Ему представлялась бесконечная процессия кармайклов, кэмпбеллов, мейклджонов, дандасов в колоннах по семь – одни в юбочках и беретах, другие в скромных прочных одеяниях эдинбургских обывателей, и все мертвые.
Он подкрепился вином, которое в отличие от супа и рыбы было превосходным. «Хорошо управляетесь» – было, конечно, выражение из детского лексикона. Оно означало: «Плотно поесть». До сих пор инстинкт и опыт удерживали Гая от оленины. Теперь, после такого откровенного упрека, он сунул в рот жилистый кусок несвежего мяса и принялся отчаянно жевать. Мисс Кармайкл снова обратилась к нему.
– Шесть судов за прошлую неделю, – сказала она: – Мы не можем слушать Берлин, поэтому приходится довольствоваться вашим радио. Я думаю, на самом деле гораздо больше: десять, двадцать, тридцать, сорок…
Помещик прервал ее домыслы, обратившись к Томми:
– Так вот для чего здесь саперы – подрывать, не правда ли?
– Они строили англиканский собор в Гибралтаре, – невнятно отвечал Гай, упорно стараясь «управляться» лучше, хотя оленина была совершенно неудобоваримой.
– Нет, – возразил помещик. – Я ездил туда на свадьбу. Его не взорвали. Во всяком случае, во время той свадьбы. А теперь взрывают скалы. – Он лукаво поглядел на Томми. – Они могут взрывать скалы так же легко, как мы с вами, я бы сказал, взорвали бы осиное гнездо.
– Я постарался бы держаться как можно дальше, если бы они попытались.
– А я всегда учил своих солдат, что, чем ближе находишься к месту взрыва, тем безопаснее.
– Боюсь, что теперь так не учат.
Мисс Кармайкл перестала считать и сказала:
– Мы, знаете ли, переросли времена веселого принца Чарли. Теперь Эдинбург – сердце Шотландии.
– Великолепный город, – согласился Гай.
– Он бурлит.
– Правда?
– Бурлит в полном смысле слова. Пора мне туда возвращаться. Но об этом мне, конечно, не разрешают даже заикаться.
Она достала из сумочки золотой карандаш и написала на скатерти, загородив свое сообщение рукой.
– Смотрите.
Гай прочел: «ПОЛЛИТИЧЕСКИЙ ЗАКЛЮЧОНЫЙ» – и спросил с искренним любопытством:
– Вы сдали экзамены в Эдинбурге, мисс Кармайкл?
– И не подумала. Я была занята гораздо более важными делами.
Она начала энергично хлебными крошками стирать со скатерти написанное и вдруг, смутившись, приняла светский тон:
– Мне так не хватает музыки. Знаете, в Эдинбург приезжают все великие музыканты.
