— Мы вошли, — послышался в наушнике Кэт голос Ангуса пару секунд спустя. Школьники продолжали свой путь по коридорам музея, словно огромная волна, но Кэт развернулась и направилась в противоположную сторону. Ей было с ними не по пути.
Катарина Бишоп всегда была сама по себе.
— Насколько я знаю, один Визили Романи все же был настоящим.
— Не спускай с двери глаз, Хэмиш, — предупредила Кэт.
— Я смотрю, Китти, не волнуйся. Так вот, послушай, этот типчик, Романи — он был лучшим вором в округе, вот оно как. Пока не свалился со сторожевой башни…
— А я слышал, он утонул, — в наушнике Кэт послышался голос Ангуса, перебивающего брата.
— Эй, это я рассказываю историю!
— Саймон? — позвала Кэт, оглядывая шумный коридор. — Сколько еще?
— Пятнадцать минут, — ответил Саймон.
— Но на самом-то деле Романи не умер, понимаешь? — продолжал неугомонный Хэмиш. — То есть, строго говоря, он, конечно, умер, но…
— Хэмиш, ты смотришь за дверью или нет? — прошипела Габриэль, присоединяясь к диалогу и следуя за Гейлом и почтенным директором музея на внушительной дистанции.
— Детка, я весь внимание. Тут пусто, как в бочонке. Так вот, я говорил о том, что он умер, но потом возродился, дошло? И теперь в каждом поколении новый Романи!
— Это не так, ты же понимаешь, Хэмиш? — попыталась возразить Кэт.
— Точно, — встрял Ангус, поучительным тоном одергивая младшего брата. — Настоящий Романи утонул. И не в каждом он поколении, а через одно!
— Ребята, прекратите, — начала Кэт. Но что-то вдруг остановило ее. Она не могла ругать братьев — у нее вовсе пропал дар речи, когда она осознала, как близко к ней стоял Ник и как он смотрел на нее — так, как никто никогда не смотрел.
— Так что, Ник, ты долго жил в Париже? — Девушка отошла на шаг от статуи, которую они пристально рассматривали.
Ник пожал плечами, тоже отходя назад.
— Не особо.
Кэт почувствовала укол раздражения. А может, и чего-то другого.
— Твой акцент не на сто процентов британский. Я угадала? — спросила Кэт.
— Мой отец был американцем. Но мама из Англии.
— Она, наверное, скучает по тебе сейчас?
Ник обвел глазами бесценные статуи Хенли и покачал головой.
— У меня есть пара свободных дней.
— Это все, что нам нужно, — сказала Кэт.
Ник хотел сделать шаг, но остановился и только улыбнулся девушке.
— Тогда это все, что вы получите, мисс Бишоп.
Эти слова встревожили Кэт. Хотя, может, и не сами слова, а то, как Ник их произнес. Девушка внимательно посмотрела на него, стараясь изучить каждую черту нового знакомого.
— О, — произнес он с еще более загадочной улыбкой и шагнул вперед. Просто турист, обычный парень. — Ты и правда думала, что я не наведу справки? Что не узнаю, что ты та самая Катарина Бишоп?
— И что же за справки обо мне можно навести? — Кэт не была уверена, что именно заставило ее покраснеть.
— Если я работаю один, это не значит, что у меня нет источников. Только вот, по слухам, ты отошла от дел.
— Я не… — Кэт тряхнула головой и продолжила более уверенно. — Никуда не отходила. Я все еще иду.
И она шла по роскошному холлу, через толпы людей, которые становились все меньше, — посетители разбредались по многочисленным выставкам. Когда Кэт и Ник поравнялись с залом, посвященным эпохе Возрождения, девушка заметила, что гордость Хенли больше не пустовала. Туристы толпились перед последним шедевром Да Винчи, словно все вернулось на круги своя, а Земля снова начала крутиться вокруг солнца.
— А здесь вы видите картину Леонардо да Винчи «Ангел, возвращающийся на небеса», — произнес сотрудник музея в нескольких метрах от них. — Приобретенная в 1946 году самой Вероникой Хенли, эта картина считается одним из ценнейших произведений искусства во всем мире — а может, по словам миссис Хенли, и самым ценным. Когда журналисты спросили ее незадолго до смерти, какую картину ей больше хотелось бы иметь в своей коллекции — эту или «Мону Лизу», — миссис Хенли ответила: «Пусть дама Леонардо остается в Лувре — ведь мне достался его ангел».
Группа туристов двинулась дальше, и Кэт подошла к картине Да Винчи.
— Большой соблазн? — спросил Ник.
Была ли эта картина красивой? Безусловно. Ценной? Безумно. Но стоя перед одним из важнейших произведений искусства в мире, Кэт с удивлением обнаружила, что практически не чувствует соблазна.
Не потому, что достать эту картину было невероятно трудно, а продать — практически невозможно, даже на черном рынке. И не по одной из других причин, которые мог бы перечислить хороший вор. Она не украла бы это полотно, думала, а может, просто надеялась Кэт, по причинам, по которым этого не сделал бы любой хороший человек.
— У тебя за спиной большие победы, я прав? — спросил Ник.
Кэт пожала плечами.
— Большие — понятие относительное.
— Токийская фондовая биржа в прошлом году — это ведь ваше с отцом рук дело? — Кэт улыбнулась, но не ответила. — И посольство в Париже… И…
— Что ты хочешь узнать на самом деле, Ник?
Ник минуту помолчал. Потом тряхнул головой и спросил:
— Что за дело было в Колгане?
— Это не было делом. Это было что-то вроде… жизни? — Ник уставился на Кэт в недоумении, так что она добавила: — Вроде моего личного способа расширить горизонты познания.
Ник расхохотался.
— И чему же девушка вроде тебя могла научиться в таком месте? Ученики Колгана ведь всего лишь… дети.
— Да. — Кэт развернулась и пошла прочь. — В этом и был смысл.
— Видите, мистер Гейл, в этом крыле ваш Моне почувствует себя как дома. — Грегори Уэйнрайт широко развел руками, словно предлагал Гейлу целую стену за приобретение его бесценной картины. Но тот и раньше видел подобные жесты. Именно из-за таких, как Уэйнрайт, Гейл находил особое удовольствие в своем способе приобретения картин. — Мы выставляли здесь самые лучшие полотна, доставшиеся нам от самых респектабельных семейств, — разливался соловьем директор, пока Гейл поворачивался туда-сюда и рассматривал шикарный зал со скучающим видом. Он чрезвычайно убедительно изображал равнодушие — в конце концов, это была его коронная роль с самого детства. Но тут директор посмотрел на часы и произнес: — О, как быстро летит время, — и Гейл почувствовал, что тот теряет интерес.
— Скажите мне, мистер… Уортингтон, — проговорил Гейл, показывая на полотно Мане, — какие гарантии вы можете дать, что моей картине не будет нанесен никакой ущерб?
Директор поперхнулся, разворачиваясь к молодому человеку и глядя ему в лицо.
