Лось, из-за которого сегодня после полудня на дороге в Траносе произошел затор, благодаря большому отряду добровольцев под руководством полиции был загнан в находящийся поблизости лес.
Это все новости на сегодня!»
Вечером того же дня в 21 час в типографии «Смоландского курьера» заработали станки.
Теперь о статуе знали все!
ПРИЗНАНИЕ
— Да, о статуе знали все! Что же теперь будет?
Юнас развел руками:
— Да что угодно…
— Наверное, пока рано что-либо предполагать, — задумчиво сказал Давид.
— Но в деревне, конечно, может начаться страшный переполох, — ответила Анника.
Они стояли в комнате Юнаса, склонившись над мокрой газетой, которую только что принес Давид. По дороге сюда он попал под ливень и сейчас вытирал волосы махровым полотенцем.
— Хотя, наверное, все зависит от того, насколько рингарюдцы интересуются египетскими статуями, — предположила Анника.
Вряд ли им это особенно интересно, считал Давид. Главное, что про Рингарюд написали в газете — каждый раз, когда их деревню почему-нибудь упоминали в «Смоландском курьере», это вызывало всеобщее оживление.
— Похоже, они думают, будто в смоландских деревнях везде куда ни плюнь — древние статуи. Только боюсь, они скоро разочаруются.
Конечно, Анника была права. А кстати, как в Британском музее узнали о статуе?
— Давай газету! — Юнас взял газету и начал читать. Но там говорилось только, что из Британского музея поступил запрос, и что начат «совместный проект с Краеведческим музеем». Все очень расплывчато.
Мог ли кто-нибудь, кроме них самих, знать про шкатулку и письма?
Нет! Юнас заверил их, что это невозможно. Каждый раз, уходя из летней комнаты, он клал между половицами «салмиак», а когда возвращался, конфетка была на месте. Он, конечно, не мог гарантировать, что в дом никто не входил, но готов был голову дать на отсечение, что к шкатулке уж точно никто не прикасался.
Анника взяла газету.
— Чушь, пустая болтовня! Вообще ничего не понятно.
Юнас сочувственно посмотрел на нее.
— А тут нечего понимать. Это журналистика! Это же написал Харальд Йерпе, лучший репортер в мире!
— Да он даже не понимает, о чем говорит! — фыркнула Анника и отшвырнула газету.
— Уж кто-кто, а Харальд Йерпе понимает, — многозначительно сказал Юнас. Он знал, что Йерпе пишет так специально, чтобы ввести читателей в заблуждение — на случай, если в деле замешаны международные преступные группировки. — Ты только вспомни того типа на чердаке! Нечего говорить гадости про Йерпе, уж кто-кто, а он знает свое дело!
Зазвонил телефон, и Юнас побежал отвечать. Это был пастор Линдрот — он получил массу интересных документов из государственного архива в Вадстене и хотел, чтобы Анника как можно скорее пришла к нему. Он был очень взволнован.
— Надеюсь, ты ему ничего не сказала про письма? — спросил Юнас.
Нет, про письма Анника ничего не говорила. Но ей было как-то не по себе. Она не раз думала о том, что они одни владеют такой большой тайной. И если уж кому-то рассказывать, то Линдроту в первую очередь.
— Он священник и давал обет молчания, — сказала она.
— Вы только послушайте ее, придет же такое в голову! — возмутился Юнас.
Но Давид был с ним не согласен. Кто знает, может, они только выиграют, если расскажут Линдроту про шкатулку и письма.
— Он находчивый, — сказал Давид, — и на него можно положиться.
— Мы же пообещали друг другу никому не говорить о письмах! — Юнас был в ужасе.
— Да, да, — ответил Давид. — Но сейчас, когда подключилась пресса, ситуация изменилась. Наверное, что-то случилось! И если мы собираемся действовать самостоятельно, то берем на себя огромную ответственность.
Стало тихо. Юнас и Анника раздумывали над тем, что сказал Давид.
— А ему можно доверять? Ты действительно можешь за него поручиться? — спросил Юнас, а Давид ответил:
— Да, полностью! Отец работает с ним, и я хорошо его знаю.
— Ладно, договорились. Но только в самом крайнем случае, Анника! Поняла?
Анника кивнула и поспешила в пасторскую контору, где ее ждал Линдрот. Ей нравилось бывать там. Анника всегда обожала пастора, любила просто сидеть с ним, смотреть на него.
Линдроту было под шестьдесят. Высокий, очень высокий и сильный, с седой, слегка кудрявой шевелюрой, высоким лбом и большими, почти квадратными, ярко-голубыми глазами… Он выглядел «вкусно», говорила Анника в детстве.
Линдрот попросил Аннику сесть за стол напротив него. Копаясь в своих бумагах, он, как всегда, бормотал себе под нос. Найти на его столе нужную вещь было непросто.
— Ну-ка… что это такое… куда же я ее подевал… она была здесь… — бубнил Линдрот, а Анника тем временем откинулась на спинку стула, чувствуя, как ею постепенно овладевает хорошее настроение. Сама того не замечая, она улыбалась.
Но вот Линдрот нашел что искал, посмотрел на Аннику и тоже улыбнулся. Какое-то время они так и сидели, улыбаясь друг другу.
— Анника, Анника, — сказал наконец Линдрот и взял какую-то бумагу. — Приготовься слушать внимательно. Я тебе такое расскажу! Во-первых, представь себе, я разыскал свидетельство о смерти Андреаса Виика от 30 августа 1759 года. Здесь говорится, что в этот день он застрелился, а потом тело его сгорело.
— Да, я знаю, я слышала об этом, — с готовностью ответила Анника.
Линдрот уставился на нее своими голубыми глазами.
— Знаешь?
Анника покраснела. Она проговорилась.
— Да, кажется. Можно, я вам потом расскажу? — слегка смутившись, произнесла она.
Линдрот кивнул и, взяв следующий документ, помахал им в воздухе.
— Ну а это? Об этом ты тоже знаешь? Просто уму непостижимо, как такое могло произойти. Здесь написано, представляешь, милая Анника, что 2 июня 1764 года свидетельство о смерти Андреаса Виика было изъято. То есть он не умер! Он остался в живых и скончался только в 1785 году. Ну как такое возможно?
— Не может быть! — ужаснулась Анника.
— Этого ты не знала, да? — Линдрот казался довольным. — И это еще не все, вот послушай… Это письмо, представляешь себе, написано Петрусом Вииком, то есть почтенным отцом Андреаса. Он пережил своего сына и составил очень примечательный документ, милая Анника. Очень интересный. Начинаешь понимать, разбираться, как одно связано с другим… Ты только подумай, это письмо долгие годы лежало в архиве в Вадстене — оно, вероятно, затерялось, ведь там у них столько бумаг — но надо же ему было всплыть на свет именно сегодня! Так вот, это же просто удивительно… что это, совпадение или… Но вот само письмо, Анника, слушай!
