— Все эти рассуждения кажутся мне бессмысленными, — критически заявил Юнас. — Обвиняете меня, что я случайно упомянул Йерпе! А сами болтаете о чепухе! По-моему, это просто безобразие!
Давид и Анника не успели ничего ответить, так как зазвонил телефон.
— Это, конечно же, Юлия, — сказала Анника.
— «Цветик, цветик, синий цветик… ты скажи мне, ты ответь мне», — процитировал Давид и пошел к телефону.
Но это была не Юлия. Звонил Линдрот.
— Я был почти уверен, что вы там, — удовлетворенно сказал он. У него был возбужденный голос. Он кое-что придумал!
— Помнишь близнецов, тех несчастных малюток, детей художника… Я вдруг вспомнил, что у нас на кладбище есть могила близнецов.
— Что?
— Да-да, понимаешь ли, я часто останавливаюсь у этой могилы из-за надписи на камне. А написано там вот что: «Они искали друг друга. Они стремились к свету. Помилуй, Боже, того, кто разлучит близнецов». Ну разве не странные слова?
— Да, но я не совсем понимаю?..
— Я хочу сказать… смотри… эти два младенца… странно, что я до этого раньше не додумался… их зовут Якоб Андреас и Эмилия Магдалена Ульстадиус. Понимаешь!
— Ульстадиус? Не может…
— Да, представляешь! Выходит, мы знаем, чьи это дети! Это внуки Эмилии, то есть дети ее сына, Карла Андреаса, которого воспитала сестра Андреаса, Магдалена Ульстадиус, жена лиаредского пастора. Судя по всему, Карл Андреас носил их фамилию. Видишь, как интересно.
— Потрясающе!
— Да, и вот еще, Давид, я тут поискал в книгах и что, ты думаешь, я выяснил?
Линдрот таинственно замолчал и вздохнул.
— Что же вы выяснили?
— Представляешь, этот Карл Андреас Ульстадиус был по профессии художник. Он занимался живописью, скульптурой, гравюрой, настенной живописью — всем понемногу. Кроме прочего, он был известен тем, что писал смоландские сумерки, поскольку здесь такое характерное белое небо… так что я думаю, теперь довольно очевидно, с чем мы имеем дело…
— То есть вы хотите сказать… Но ведь на картине другая подпись. Фамилия должна начинаться на Ц!
— Тут-то, как говорится, и собака зарыта, — важно начал Линдрот. — Этот ректор из Мариефреда, он просто ошибся. Прописную У он принял за Ц, и в этом нет ничего удивительного, учитывая, какие закорючки писали в те времена.
— Потрясающе! Пастор, это просто великолепно!
— Да, теперь вам будет о чем подумать, а?
— Да, это точно!
Юнас и Анника слышали весь разговор, стоя у Давида за спиной. В самом начале разговора Давид подозвал их, чтобы они встали поближе. У Линдрота был звучный голос, который был слышен издалека.
— Так значит, несчастный художник, который похоронил статую, — это Карл Андреас, — сказала Анника, когда Давид повесил трубку.
— А потом ее выкопал! — добавил Давид. — Но пока мы еще не знаем, где она лежала. Зато становится понятно…
Тут снова зазвонил телефон. Наверное, Линдрот забыл сказать что-то важное, подумал Давид и, улыбнувшись, поднял трубку.
Но это был не Линдрот. Звонила Юлия.
— Добрый вечер, Давид.
— Добрый вечер.
— Ну что, много ли на селандриане цветов?
— Да, он цветет вовсю.
— Хорошенько ухаживай за ним, Давид. Ну как, ты подумал? Какой сегодня будет ход?
— Насколько я понимаю, у меня нет выбора.
— Что ж, тогда ходи!
— Мой слон должен съесть вашу королеву.
В трубке на секунду воцарилась тишина. Давид взял с шахматной доски, стоявшей у телефона, слона. Потом снял королеву, и поставил слона на ее клетку.
— Так… значит, теперь слон стоит на месте королевы, — медленно и отчетливо проговорила Юлия, выделяя каждое слово.
— Да, верно.
— Слон на месте дамы, — повторила Юлия голосом, который вдруг как будто отдалился. — Хорошо, большое спасибо, Давид. Это была очень интересная партия.
— Но ведь она еще не кончилась?
— Нет, партия закончилась, Давид.
— Не понимаю… Вы прерываете игру. Вы слишком рано сдаетесь!
— Вовсе нет… Продолжить значило бы только внести путаницу. Спасибо тебе, Давид, спасибо! Это была очень поучительная игра.
Трубку на том конце повесили. Давида охватило странное чувство — смесь грусти и смятения.
— Алло! Алло! — закричал он в трубку. Но было поздно.
Давид повесил трубку. Юнас и Анника удивленно смотрели на него.
— Что случилось? Что это с тобой?
— Она прервала партию посередине игры. Смотрите!
Он указал на доску и объяснил расстановку фигур.
— Неужели она действительно такая умная, что может сразу понять, что игра окончена?
— Она наверняка позвонит еще, — успокоила его Анника.
— Нет, не похоже. В прошлый раз она «съела» мою королеву и поставила мне шах. Пришлось сделать размен! Ну я и съел слоном ее королеву!
Давид раздраженно продемонстрировал ходы, резко подняв фигуры и снова поставив их на место.
Юнас с интересом наблюдал за ним. Он ничего не понимал в шахматах.
— Вот этот епископ и есть слон? — спросил он. Давид уставился на него.
— Что ты сказал?
— Я говорю: этот епископ… Почему ты называешь его слоном?
Анника взяла фигуру и посмотрела на нее.
— И правда! Это же маленький епископ! — воскликнула она. — Посмотрите на шапочку. Это же колпак епископа!
Давид растерянно уставился на них.
— Действительно, — сказал он, — действительно… Я об этом не подумал, но должно быть, так и есть…
Он смотрел на Юнаса и Аннику, но не видел их и говорил скорее сам с собой, нежели с ними. Конечно, по-английски слон в шахматах называется епископом, как же он забыл? Но лучше поздно, чем никогда, подумал он, и, неожиданно очнувшись, оживленно заговорил:
— Помните голос на кассете Юнаса? Голос в церкви! Когда мы там были перед вскрытием склепа! Голос Эмилии…
— Да! Точно! Мне послышалось, она сказала «письма», а тебе — «епископ», — сказала Анника, побледнев.
Юнас смотрел широко раскрытыми глазами то на Аннику, то на Давида.
— Значит, Давид услышал правильно! — констатировал он.
— Епископ на клетке королевы, — повторила Анника. — Епископ…
Давид кивнул. Конечно. Надо сразу же пойти в церковь и проверить, что это может значить. Есть ли в этом какой-то смысл или это простая случайность.
Они потушили свет и вышли из дома.
