— Нет, — ответил мужчина. — Ее нет.
— Вот как, но…
— А с кем я говорю?
— Это Давид.
— Давид Стенфельдт?
— Да, это я.
Снова возникла короткая пауза.
— Странно.
— А что в этом странного? — удивился Давид. — Не понимаю?
— Дело в том, что ваше имя упомянуто тут в одной записке, которую мы нашли среди ее бумаг…
— А нельзя ли мне самому поговорить с Юлией Анделиус? Когда она будет?
Снова пауза.
— Когда я могу перезвонить?
— Это бесполезно. Дело в том… что Юлии здесь нет.
— А где ее можно найти?
— А вы что, в самом деле не знаете, что… что…
— Нет, откуда я могу знать, где она?
— Понимаете, в этой записке говорится о золотом скарабее, который должен находиться в гробу под могильным камнем епископа Маттиаса в рингарюдской церкви. Юлия просит, чтобы Давид Стенфельдт позаботился об этом скарабее и проследил, чтобы он не затерялся. Еще там написано, что она дарит Давиду Стенфельдту шахматную доску, которая лежит в Селандерском поместье в Рингарюде. А на чердаке, в летней комнате, есть связка писем. Она просит вас забрать их оттуда и проследить, чтобы они не попали в чужие руки. Она пишет, что Давид Стенфельдт знает, что это за письма. Это так?
— Да-а… конечно… но…
— Это дополнение к ее завещанию, которое было недавно распечатано…
— Завещание?
— Да, Юлия Анделиус скончалась. Вы не знали?
— Нет… я… я… наверное, она скончалась скоропостижно? Я говорил с ней в… в… пятницу, кажется. Всего несколько дней назад…
— Этого не может быть. Она умерла 27 июня… Давид побледнел, он едва удерживал в руке трубку. Пол под ногами качнулся.
— А можно узнать ваш адрес? — спросил мужчина. — Я перешлю вам эту записку и договорюсь, чтобы вы получили шахматы.
Давид продиктовал адрес и медленно опустил трубку.
— Юлия умерла, — еле слышно прошептал он. — Она умерла 27 июня… — Ему было тяжело говорить, он не мог больше произнести ни слова.
Этого и не требовалось. Все остальные помнили, что именно в этот день они впервые пришли в Селандерское поместье, а накануне Давиду приснился селандриан. Ребята побледнели, они смотрели друг на друга широко открытыми глазами.
И тут Линдрот, который до сих пор был погружен в свои мысли, неожиданно встрепенулся.
— Я вспомнил, — сказал он. — Недавно ко мне в контору прислали урну с прахом, которую надо было похоронить здесь, на рингарюдском кладбище. Это был прах Юлии Анделиус.
Давид подошел к селандриану. Он все еще цвел, источая сильный аромат. Так он будет цвести каждое лето, быть может, еще сто лет. Помнил ли он Юлию? Знал ли он, что она умерла?
Цветок молчал.
Напольные часы тикали, в доме царили тишина и спокойствие.
Но вдруг задребезжало оконное стекло, задрожала хрустальная люстра, застучали дверцы в изразцовой печке, и вся комната словно зашевелилась. Подвески на люстре звенели, как колокольчики, движение передавалось от предмета к предмету, и стало казаться, что все ожило.
Это проехал на север поезд из Мальме.
Часы показывали 21. 23.
Вот ты держишь перед собой эту книгу.
Ты только что перевернул последнюю страницу
и читаешь эти строчки.
Тебе не приходило в голову,
что разные люди читают разные книги —
так почему же именно ты выбрал именно эту книгу, и именно сейчас?
Было ли это просто совпадением, случайностью?
Как ты думаешь?
Скоро ты отложишь книжку в сторону.
Но не забудь,
что одна из статуй-близнецов
так и не найдена,
и если ты когда-нибудь попадешь в Англию,
в Корнуолл, то внимательно смотри, куда летит в сумерках
навозный жук!
И еще не забудь:
если увидишь, что навозный жук
лежит на спинке,
поскорее переверни его,
чтобы он не принес тебе несчастья!
