Земля в сапогах
И встань! Ты не должен лежать!
Встань, даже если ты мертв!
Ведь ты родился здесь!
Твоя сила в том,
Что ты родился здесь!
Здесь твоя земля,
Здесь твой дом!
Американская песня XVIII века
Я проснулся оттого, что через меня переступили.
– Куда тебя черти несут? – прошипел я, хватая Дениса Коломищева за щиколотку. Он ойкнул, присев; средний из их тройки, Борька, замер неподалеку в позе охотящейся цапли.
– Пусти, Колян, – так же по-змеиному зашипел в ответ Денис. – Мы ребят встречать… Они сейчас прилететь должны…
– Андрюшке скажу, – пригрозил я авторитетом подхорунжего Ищенко, зама Кольки в отсутствие того.
– Стуканешь?! – продолжал шипеть Денис.
– Не выспитесь, днем падать будете, – безапелляционно отрезал я.
– Пойми, у нас там брат же! Ну, будь человеком, иногородний… – начал давить на жалость Денис.
Хм. Не дерущимися братьев я видел только когда они работали или спали. А так даже процесс поглощения пищи не был исключением. Или Игорь колотил кого-то из младших, или они объединялись и били его, или – для разнообразия – дрались между собой, причем доходили до такого остервенения, что начинали хрипеть и капать пеной, и даже взрослым их сразу разнять не удавалось. Я даже не мог понять, что служит поводом для той или иной драки.
И вот.
Нате. Они брата идут встречать.
Между прочим, было уже около трех. Рассвет скоро. У меня захолонуло сердце.
Тут так говорили, когда кто-то волновался – «сердце захолонуло», причем и пацаны тоже. Я не понимал. А теперь понял.
– Вместе пошли, ладно, – я поднялся на колени.
Справа вскинул голову Фальк.
– Ник, ты куда? – сипло и ничего не соображая спросил он.
– Ссать, спи, – отрезал я.
Витька тупо кивнул и ткнулся виском в набитый соломой мешок.
Мы втроем сползли с сеновала.
Земля была теплой, дул ветерок – тоже теплый. Где-то – не так уж далеко – стреляли. Шел бой. Я еще не научился различать, что где стреляет, но Борька прошептал, потирая нос:
– «Калаши»… а вот немецкие винтовки, «гэшки»… Наверное, диверсантов ловят.
– Сюда не пройдут? – вдруг забеспокоился я.
Борька со смешком помотал головой:
– Не. Это за рекой, сейчас их, наверное, уже со всех сторон обложили.
– Все щупают, думают, что у нас все на линии, голыми руками возьмут… – вмешался Денис. – Батька с дядькой дома три «Сайги» оставили. Так что пусть и прорвутся. В оборот на раз возьмем, хоть Рэмбо самого.
– Слушайте, а если у вас в каждом доме оружие – что мы им-то не пользуемся? – спросил я, шагая между братьями.
Борька хрюкнул:
– А как ты это себе представляешь? «Мать, я ружьишко возьму, слетаю кой-куда»? Да и зачем нам «Сайги» в воздухе? У наших машин главное оружие под крыльями. А так у меня вон «архар» есть, я не летаю. И Денис – техник, ему и «тольтолича» хватит. А тебе вон вообще «пыпыску» выделили, радуйся.
– Радуюсь, – буркнул я. – Много я с ним навоюю, если что. Точно пыпыска, пули даже каску не пробивают.
– Если «что» – от тебя все одно даже шкварок не останется, – популярно объяснил Денис. – Так что не тренди. Летунам личное оружие для самоуспокоения. И все.
– Э, я вчера видел, когда масло отвозили, – вдруг вспомнил Игорь, – наши два «Леопарда» тащили. Трофей.
– Зачем? – удивился я. Что такое «Леопард» – я уже знал: немецкий танк, ими воевали турки.
– Дурак, – свысока заметил Игорь.
Я нацелился дать сопляку по шее, но Денис миролюбиво сказал:
– Да не цапайтесь… Турки мусульмане. Они страсть как боятся в закрытом помещении помереть. Наши «Леопарды» разули, и турки сразу из них удрали. Ну а гусеницы натянут – и будем воевать.
– Сколько техники перед самой войной на складах посдавали, – вспомнил Игорь. – Придурки – «нам приказя-али, нам приказя-али…» – он явно передразнил кого-то.
– Им правда начальство приказало из самой Москвы, – сказал Денис.
– Ну и тоже сволочи, – отрезал Игорь. – А нашим теперь приходится голыми руками танки останавливать.
– Не голыми… – начал Денис. Но прервал себя: – Конечно, сволочи.
– Он думал, что все сразу посдадутся, – вмешался я.
– Ну и посдавались все, одни казаки сначала воевали, – отрезал Игорь.
Я дал ему по шее. Он сжал кулаки, но Денис ткнул его в спину:
– Иди давай. Хрень какую-то правда порешь.
«А может, правда было бы лучше сдаться?» – подумал я.
Сдаться. Это было бы просто. Тогда все были бы живы. Что такое родина, что такое честь, что такое все эти слова? Да ты и сдался, подумал я снова. Вернее, не сдался, а… ты просто не думал, что такое война. И если бы в тот день в школу пришел какой-нибудь американец и сказал – мол, все, детишки, отныне тут Америка – ты бы возмутился? Или побежал бы домой, потому что в такой день точно не было бы уроков? А что бы сказал отец? Может быть – ничего, только бы ему оставили его небезуспешный бизнес?
Интересно, кто были те люди, которые все заварили? Из-за которых погиб мой отец и гибнут сотни («сотни тысяч», – холодно поправил кто-то внутри меня) других людей? Кто первым сказал, что тут не будет Америки, и выстрелил?
Я вспомнил фильм, который видел за год до войны – «1612». Про Смутное время. Мы как раз в школе в этом году про него проходили. Как там воевода говорил людям: «Мы ему спасибо сказать должны за то, что нас наш долг исполнить заставил!» Что-то в этом роде.
Долг… Я ведь ничего не знаю об этом слове. Долг. Это когда ты должен деньги или тебе должны деньги. Вот так. Но ведь есть, есть у него и другое значение… Честь… Это не в суд подают «о защите чести» те, кто ее и не имел никогда… Это – тоже другое. Родина… Что такое – Родина? Почему я должен умирать за Родину? Что мне было бы, не окажись ее у меня? Какая мне-то разница? Глупые слова, наивные слова, средневековые слова… Может, мне надо просто заплатить и дать уехать куда-то, где не стреляют – и я брошу все это? Может, просто вовремя не заплатили? Говорят, в начале 90-х был такой план – каждому русскому заплатить по сто тысяч долларов и дать им уехать, кто куда хочет. А территорию поделить… Может, так было бы всем лучше?
Но это не территория, вдруг подумал я. Это Родина. Это моя Родина. Я ничего не понимаю, я тупой, я пепси-кольное поколение. Это все правда. Но я знаю – моя Родина. Вот она. Под моими ногами – теплая ночная земля. Над моей головой – звездное небо. Вокруг меня – моя страна и мои друзья. Это – тоже правда. Моя правда.
