Я вспомнил – отчетливо, как хорошо выученный урок – схему в ящике с песком. Околица станицы. Брошенная бензозаправка «Лукойл». Ряды спиралей колючки. Спичечные коробки – турецкие кунги с продуктами. Вокруг – зенитки, дежурит пара «Кобр». Мои цели – слева полосой.
– Колян, минута.
Будут два захода. Первый – бутылки. Второй – ракеты по живой силе. Позавчера у Илюшки Лобова ракеты опять заклинили… Могут рвануть. Могут. Я начал выкладывать бутылки на желоба – вправо-влево, головками спичек к себе. Приготовил зажигалку, пригнулся, чтобы не задувал ветер.
Магниевые огни спереди. Я отчетливо видел макет. Точно как Колька сделал. Макет. Откуда тут макет?
Нет, не макет. Все по-настоящему.
Господи, боже мой. Вот она – ВОЙНА.
Я стал поджигать охотничьи спички. Они загорались сразу, и через три-четыре секунды горели все. Слева и справа. Металлически блеснули ряды колючки внизу. Кунги росли.
Пора.
Я рванул заслонки. Бутылки полетели вниз. Молча. Почему-то я так и подумал – «молча». И сразу же внизу стало расплескиваться темное пламя.
Это сделал я? Я поджег?!
Разворот – мой пилот закладывал его так, что я охнул. Площадка, над которой мы пролетели, горела, и я вдруг услышал гортанные крики, а потом – потом взревели сирены, сразу несколько, мощно и тягуче. В этом вое бежали люди – люди в форме и полураздетые, они выскакивали из других кунгов и явно ничего не понимали.
Я нажал кнопки электроспусков.
* * *
Когда земля толкнулась в колеса, я дернулся, как от удара током.
– Прилетели?!
– Прилетели, – Витька обернулся ко мне, снимая шлем.
Нас встречали Ванька Тимкин, Витька Тимко (не путать!), Захарка Дорош и Сашка Тасоев. Мне помогли сойти на землю, сунули кружку с холодной водой, и я выхлебал ее всю, потом сел на бетон и стал разуваться. Я чувствовал себя не усталым, а пустым и каким-то холодным. Мне казалось, что я слышу, как просыпаются, шуршат в траве букашки, как шелестит солнце, готовясь вставать из-за горизонта…
Из моих ботинок на бетон просыпалась земля. Наша земля. Моя земля.
– Колька, тебе помочь дойти? – спросил Захарка, трогая меня за плечо. Я помотал головой, поднимаясь. – Как слетали?
Бетон был теплым и почему-то качался под ногами.
– Все в ажуре, – ответил я. – Ну ладно. Мы спать.
Молния Суворова
Посвист пуль. Веток хруст.
Штык. Кинжал. Винтовка.
Каждый пень и каждый куст
Бьют фашистов ловко!
Взрывы яростных гранат
Молниями блещут
И сплошной свинцовый град
По убийцам хлещет!
А. Гончар. «Брянский лес»
– Вы должны понимать, что ваша страна не в силах более позаботиться о вас! Что вас ждало на этих диких, охваченных бунтом просторах?! – высокая худая женщина в брючном костюме и с бело-голубой ооновской повязкой на рукаве патетично подняла руку. Несколько сотен детей от четырех до четырнадцати лет, построенных в пять плотных прямоугольников, безмолвно слушали ее. По краям строя замерли с винтовками наперевес солдаты армии США; около трибуны стояли еще несколько международных наблюдателей и трое американских офицеров, возглавляемых майором. – Голод, страдания, гибель в конечном счете! Но международное сообщество не забыло о вас! Вас собрали сюда, вырвав из лап физической и нравственной гибели! О вас всеми силами заботятся! Вас не оставляют вниманием! Теперь, когда России больше нет… – В строю в нескольких местах возникло и тут же улеглось неуловимое движение. Женщина обвела детей взглядом. – Теперь, когда России больше нет, – повторила она с нажимом, – у вас есть лишь один выход: как можно скорее покинуть эту территорию! И здесь Организация Объединенных Наций тоже окажет вам – и тысячам таких, как вы! – всю необходимую помощь. Теперь вы будете вывезены отсюда и переданы в руки тех, кто вас ждет! Вас с радостью примут цивилизованные, культурные страны – и вы забудете прошлые годы, как страшный, дикий сон о варварской земле… Я и мои коллеги, – жест вниз, – представляем здесь все человечество, которое позаботится о вас и которому отныне будете служить и вы…
Коллеги – тощий седой негр, смуглый потный толстячок, снимавший все происходящее небольшой камерой, и европеец с длинной нижней челюстью дегенерата – с важным видом кивали в знак согласия. На лицах офицеров не читалось ничего – они были замкнуты и безразличны; только лицо майора оживилось, когда женщина с повязкой закончила говорить и выбежавший из середины строя светловолосый мальчик лет десяти, подав ей, сходившей с трибуны, букет цветов, оттарабанил по-английски:
– Ви а глэд ту си ю ин ауа кэмп. Ви а риэлли хоуп чу хэлп оф Юнайтид Нэйшнз. Сэнк ю вэри мач, мисс! Итс флауэрз из ауа пресент – май энд май фрэндз – фо хим!
[13]
– и быстро посмотрел на майора. Тот довольно кивнул.
– Какой милый мальчик, – женщина продолжала говорить по-русски, взяв ребенка за плечо и не забыв развернуть его в сторону камеры, которую одарила широчайшей улыбкой. – Как тебя зовут?
– Саш… – мальчишка метнулся взглядом к майору. – Алекс.
– Алекс, ты хочешь поехать в Америку? – женщина снова улыбнулась – поощрительно.
– Да… в смысле, ес, мисс, – громко сказал мальчишка.
– Скажи несколько слов, – женщина подтолкнула мальчика к камере. – Мы продемонстрируем это детям в других лагерях.
– Я очень хочу в Америку, – заговорил мальчишка. – Это богатая и сильная страна. Здесь, в России, мне было плохо, моих папу и маму убили… – мальчишка вдруг затравленно оглянулся и замолчал. Его губы задрожали.
Женщина поспешила:
– Славянские террористы, православные фанатики, верно? Бедный ребенок!
– Да… террористы… но меня подобрали американские солдаты и поместили сюда… Я очень благодарен американским солдатам… Я очень хочу поехать в Америку…
Строй молчал.
* * *
– Я вижу, вы очень неплохо поработали, – благосклонно кивнула женщина. – От так называемого русского духа, о котором было столько разговоров, у них ничего не осталось…
– Ну, весь цивилизованный мир тут немало сделал еще до войны… – скромно ответил майор. – Мы лишь завершили начатое…
Женщина, оглянувшись, чуть нагнулась к нему:
– Скажите… ведь некоторая часть этих детей на самом деле пойдет на усыновление?
– Младшие, мисс, – еле заметно улыбнулся американец. – Остальные…
