Арт дожидается по американскую сторону границы.
Местность через прибор ночного видения выглядит странно зеленой. Тут вообще странная территория, думает Арт. Ничейная земля, пустынная полоса пыльных холмов и глубоких каньонов, лежащая между Тихуаной и Сан-Диего.
Каждую ночь здесь разыгрывается диковинная игра. Перед самыми сумерками над высохшим дренажным каналом, который тянется вдоль границы, собираются потенциальные mojados. А чуть стемнеет, точно по сигналу, все скопом опрометью бросаются через границу. Это своеобразная лотерея: нелегалы знают, пограничный патруль сумеет задержать лишь определенное количество людей, а остальные минуют границу, и тогда на другой стороне наймутся за мизерную оплату собирать фрукты, мыть посуду или работать на фермах.
Но сегодняшней ночью сумасшедшие гонки уже закончились, и Арт позаботился, чтобы пограничный патруль из этого сектора убрали. С другой стороны придет перебежчик, и хотя он станет гостем правительства США, но все равно не может пересечь границу ни через один легальный пограничный пост. Это было бы слишком опасно: у Баррера имеются наблюдатели, которые следят за постами круглосуточно, и Арт не может рисковать и засвечивать своего человека.
Арт бросил взгляд на часы, и то, что он увидел, ему не понравилось. Уже 1:10, его человек опаздывает на десять минут. Возможно, просто возникли трудности в дороге ночью, может, парень заблудился в одном из множества боковых каньонов, или поднялся не на тот гребень горы, или...
Кончай себя дурачить, одергивает он себя. С ним Рамос, а Рамос знает эту территорию, как собственный задний двор; ее вообще-то так и можно назвать.
А может, Рамос не сконтачил с ним и тот решил перейти на сторону Баррера. А может, просто струхнул, передумал. А может, Рамос не первым встретился с ним, и он уже валяется где-нибудь в канаве с пулей в затылке. Или, что вероятнее, с пулей во рту: так обычно убивают доносчиков.
И тут Арт видит, как три раза мигает фонарик.
Он мигает своим в ответ дважды, снимает предохранитель на служебном револьвере и спускается в каньон с фонариком в одной руке и револьвером в другой. Через минуту он уже различает две фигуры: одна повыше и поплотнее, другая покороче и гораздо худощавее.
У священника вид самый жалкий. Ни сутаны, ни воротничка, одет он в трикотажный свитер «Найк» с капюшоном, джинсы и кроссовки. Обувь эта здесь, думает Арт, самая подходящая.
Священник продрог, напуган.
— Отец Ривера? — спрашивает Арт.
Ривера кивает.
Рамос отвешивает ему шлепок по спине:
— Веселее, отец. Вы сделали правильный выбор, Баррера все равно убили бы вас рано или поздно.
Во всяком случае, они постарались убедить его в этом. Рамос, по настоянию Арта, завязал с Риверой переговоры. Подловил священника на его утренней пробежке, потрусил рядом, поинтересовался, нравится ли ему свежий воздух и желает ли он дышать им и дальше. Потом показал снимки людей, которых Рауль замучил пытками насмерть, и жизнерадостно добавил, что Риверу они, может быть, просто пристрелят. Все-таки он священник, и все такое.
Но жить они вам, падре, точно не позволят, втолковывал ему Рамос. Слишком вы много знаете. Вы не святой человек, а жалкая изовравшаяся, лижущая зад пародия на святого. Однако я могу спасти вас, добавил Рамос, когда тот расплакался. Но сделать это требуется поскорее — уже сегодня же вечером, и вы должны доверять мне.
— И он прав, — говорит Арт сейчас, кивнув на Рамоса, и если глаза человека способны самодовольно ухмыляться, то глаза Рамоса именно что ухмылялись.
— Adios, viejo, — бросает Рамос Арту.
— Adios, дружище.
Чалино Гусман, он же Эль Верде, patron картеля Соноры, заходит в ресторан в Сьюдад-Хуарес на завтрак. Он наведывается сюда каждое утро съесть свое любимое блюдо — huevos rancheros
[130]
с тортильяс, и если б не приметные зеленые сапоги из кожи ящерицы, то можно бы подумать, что это так, обыкновенный фермер, зарабатывающий себе на жизнь тяжким трудом — обработкой жесткой, высушенной, спаленной солнцем красной почвы.
Но официанты знают. Они провожают его к столику в патио, приносят кофе и утреннюю газету. И тащат термос с горячим кофе для sicarios, которые томятся в машинах перед рестораном.
Сразу через границу тут техасский городок Эль-Пасо, через него Эль Верде переправляет тонны «кокса», марихуаны и даже немного героина. Сейчас он садится и смотрит в газету. Читать он не умеет, но ему нравится притворяться, будто умеет. Да и фотографии он всегда с удовольствием рассматривает.
Он бросает взгляд поверх первой страницы и наблюдает, как один из его sicarios шагает к «форду-бланко», затормозившему перед парадной дверью, сказать, чтобы тот проезжал дальше. Эль Верде чуть раздражается: большинство местных знают правила этого утреннего часа. Видно, какой-то приезжий, думает он, когда sicarios стучит в окно машины.
Тут взрывается бомба и разносит Эль Верде на куски.
Дон Франсиско Усуэта — известный больше как Гарсиа Абрего, глава картеля Залива и patron Федерасьон, — едет верхом на жеребце паломино
[131]
во главе парада на ежегодном фестивале в своей небольшой деревне Коквиматлан. Копыта жеребца торжественно цокают по мощеной узкой улочке, а сам Абрего наряжен в костюм vaquero, как и подобает patron - у деревни. Он приподнимает разукрашенное драгоценными камнями сомбреро в ответ на приветственные возгласы.
И как же им не приветствовать дона Франсиско — он построил в деревне клинику, школу, игровую площадку. И даже заплатил за кондиционер в новом полицейском участке.
И теперь улыбается людям и любезно принимает их благодарность и любовь. Он узнает в толпе отдельные лица, машет детям. И не замечает дула пулемета «М-60», выдвинувшегося из окна второго этажа.
Первая короткая очередь пуль пятидесятого калибра стирает его улыбку вместе с лицом. Вторая разворачивает ему грудь. Паломино в ужасе ржет, встает на дыбы и лягается.
Мертвая рука Абрего все еще твердо сжимает поводья.
Марио Абурто, двадцатитрехлетний механик, стоит в большой толпе в тот день в бедном квартале Ломас-Тауринас, рядом с Тихуанским аэропортом.
Ломас-Тауринас — это поселок скваттеров: наскоро сколоченные лачуги и хижины, прячущиеся в лощине между голыми грязными горами, которые высятся вдоль восточной стороны Тихуаны. В Ломас-Тауринасе, когда вы не задыхаетесь от пыли, то оскальзываетесь в грязи, которая стекает с разрушающихся, размываемых водой холмов, иногда прихватывая с собой и лачуги. До недавнего времени «вода в доме» означала, что вы построили свою хибарку на одном из тысяч ручьев — вода буквально бежала у вас дома, но недавно в поселок провели водопровод и электричество в награду за его верность правящей партии, ИРП. Но все равно еще остались открытые сточные канавы, по ним медленно плывет мусор со свалки.
