Кэллан молчит.
— Пойду отнесу ей чай, — говорит Микки.
— Какого черта? — возмущается Персик. — Дворецкий ты ей, что ли? — Он не хочет, чтобы Микки привязался к этой женщине. С парнями, которые много чего натворили, вечно так. Они становятся сентиментальными, проникаются сочувствием к любому живому существу, которое не пытается убить их или загнать в угол: к мышкам, птичкам. Персик видел, как закоренелые преступники проливали слезы над тараканом, подохшим естественной смертью в камере. — Пусть кто другой поработает обслугой. Вон пусть О'Боп. Он и смахивает на официанта. Хотя нет, пускай лучше Кэллан.
Кэллан догадывается, какие мысли бродят у Персика в голове, и огрызается:
— А почему бы тебе не отнести ей чай?
— Я тебя попросил, — возражает Персик.
— А чай-то остывает, — вмешивается Микки.
— Нет, — говорит Кэллан, — ты не попросил, ты приказал.
— Мистер Кэллан, — говорит Персик, — не будете ли вы так любезны отнести молодой леди ее чай?
Кэллан берет со стойки чашку.
— Черт, вот что приходится терпеть, — бросает Персик, когда Кэллан идет к комнате Норы.
— Постучись сначала, — подсказывает Микки.
— Она же шлюха, — возражает Персик. — Что, никто никогда не видел ее голой, что ли?
Персик выходит на крыльцо, смотрит на лунный свет, обливающий голые холмы, и удивляется про себя: как, хрен дери, он дожил до такого? Нянчиться со шлюхой.
К нему присоединяется Кэллан:
— Проблемы?
— Шлюха Барреры, — сплевывает Персик. — Мы что, теперь обязаны обихаживать ее? Лично я отрубил бы ей, к черту, руки да отослал ее обратно.
— Она тебе ничего не сделала.
— Тебе просто охота трахнуть ее. А я тебе вот что скажу: давайте все попользуемся.
Кэллан смотрит ему в глаза и говорит:
— Джимми. Попробуй дотронься до нее, и я тебе пулю меж глаз всажу. Вообще-то давно надо было. Еще в тот раз, много лет назад, когда я в первый раз увидел твой жирный зад.
— Желаешь порезвиться, ирландец, так еще не поздно.
Микки, выйдя на крыльцо, встает между ними.
— Завязывайте, вы, придурки! Скоро все закончится.
Нет, думает Кэллан.
Закончится все сейчас.
Кэллан знает Персика, знает хорошо: если тот заберет что себе в башку, так непременно сделает, что бы ему ни втемяшилось. И он читает мысли Персика: Баррера убил человека, которого любил я, а теперь я убью ту, кого любит он.
Кэллан, зайдя в дом, проходит мимо О'Бопа, стучится в Норину дверь и входит.
— Пойдем! — отрывисто бросает он.
— Куда? — удивляется Нора.
— Пойдем, — повторяет Кэллан. — Надевай туфли. Мы уезжаем.
Она озадачена. Он не ведет себя ласково и стеснительно, как обычно. Он раздражен, жесток и командует ею. Норе это не по душе, и она нарочито медленно надевает туфли, чтобы показать ему: он тут не начальник.
— Давай же, поторопись!
— Остынь.
— Я и так как лед, — возражает Кэллан. — Шевели задницей, ладно?
Нора встает, смотрит на него в упор:
— И какую скорость ты желаешь, чтоб я включила?
Она удивлена, когда он хватает ее за руку и быстро тащит к двери. Кэллан ведет себя как типичный засранец-мачо, и ей это не нравится.
— Эй!
— Некогда тут рассусоливать, — бросает Кэллан. — Нужно поскорее со всем этим разделаться.
Нора пытается вырваться, но хватка у него железная, и у нее нет выбора — только следовать за ним, когда он тянет ее в другую комнату.
— Держись позади меня.
Кэллан вынимает свой любимый пистолет и держит его наготове.
— Что происходит? — недоумевает Нора.
Он, не отвечая, все тянет ее в большую комнату.
— Какого хрена ты делаешь? — изумляется Персик.
— Мы уходим.
Персик хватается за пистолет в кармане куртки.
— Ну-ну, — хмыкает Кэллан.
И Персик передумывает.
— Кэллан, — хнычет О'Боп, — ну что ты задумал? — И потихонечку продвигается к дробовику, лежащему на стареньком диване.
— Не вынуждай меня, Стиви, стрелять в тебя, — предостерегает Кэллан. Будет ужасно погано видеть, чем обернулась заварушка, начавшаяся с того, что он пытался спасти жизнь О'Бопу. — Я не хочу стрелять в тебя.
И О'Боп тоже явно не хочет, чтоб в него стреляли, а потому рука его застывает.
— Ты все как следует обдумал? — вмешивается Микки.
Нет, думает Кэллан, ничего я не обдумывал. Только знаю: я никому не позволю убить эту женщину. И, заслоняя собой Нору, он, пятясь, выходит из дверей, пистолет его нацелен на старых друзей.
— Увижу кого из вас — убью.
— Прыгай! — велит он Норе.
И сам вскакивает на мотоцикл.
— Хватайся за пояс!
Очень хорошо, что она послушалась, потому что он с ходу врубает газ, и мотоцикл сначала встает на дыбы, как норовистая лошадь, а потом мчится, взметая позади тучу пыли. Нора вцепляется еще крепче, когда он сворачивает на немощеную дорогу и катит вверх по крутому холму, заднее колесо виляет, зарываясь в мягкую землю. На вершине он останавливается на небольшом пятачке, оголенном яростными ветрами Санта-Аны.
— Держись! — кричит он.
И она чувствует, что летит.
Несется вниз по холму в невесомости. Вслед им плюют выстрелы.
Кэллан не обращает на них внимания, сосредоточившись на мотоцикле.
Мимо хибар, машин, людей, прячущихся за машины; они тянутся за оружием, но ныряют вниз, когда свинец разбивает стекло; Нора едва успевает это заметить, все сливается в сплошное пятно. Слух улавливает выстрелы, свист пуль, обрывки испуганных вскриков. Видит она только его шлем, и она кладет голову ему на плечо и крепко, изо всех сил, держится. Она точно попала в тоннель, где свистит ветер, и ветер силится сдернуть ее с мотоцикла: они мчатся так быстро. Так быстро, так быстро...
Вниз по грунтовой дороге. Уже стемнело, чернота смыкается вокруг нее в этом скоростном тоннеле. И теперь Нора поняла: они убегают от смерти, мчатся навстречу жизни, бросая вызов судьбе, отбросив всякую веру; вся ее надежда сосредоточилась в сумасшедшем, который гонит вперед мотоцикл; ее подбрасывает на неровностях дороги, она подпрыгивает, и вдруг — они в воздухе, они парят в воздухе, заброшенные в ночное небо небольшой кочкой; Нора летит, летит с ним к звездам, звезды так прекрасны; они сейчас разобьются, они погибнут, их кровь разольется лужицей на дороге, их общая кровь; она чувствует, как пульсирует ее и его кровь, несущаяся к небу. Тут они приземляются, мотоцикл, вырвавшись из-под контроля, входит в длинный юз. Нора вцепилась в Кэллана, она не хочет умирать одна. Она хочет умереть с ним в этом длительном скольжении к смерти, в медленно-стремительном скольжении в забвение; миг боли, а потом — ничего, пустота, и следом покой. Она всегда думала, что умирающий человек уносится на небо, но, оказывается, он падает, падает, вниз и вниз; Нора держится за Шона, обнимает его, прижимается к его спине: не дай мне умереть одной, я не хочу умирать в одиночку. Он выправляет мотоцикл, они несутся дальше, воздух, который они раздвигают своим движением, такой холодный, а кожа его куртки теплая, греет ей лицо. Кэллан делает длинный вдох, глотая воздух, и Нора может поклясться, что слышит смех, заглушающий грохот мотора. Или это грохочет ее сердце? Но она слышит свой смех и слышит, как смеется он. Под колесами вдруг понеслось гладкое шоссе, гладкое и черное: они выехали на асфальт, на чудесную ровную американскую дорогу.
