— Господи! — Шивон бегло просматривает меню. — И ты можешь себе такое позволить?
— Да. Легко.
— Где же ты работаешь? Чем занимаешься?
Вопрос очень даже неловкий.
— То тем, то сем.
«Тем» — это рэкет профсоюзов, ростовщичество и заказные убийства, «сем» — это наркотики.
— Видно, это очень прибыльные занятия, — замечает девушка, — то и сё.
Он боится, вдруг Шивон встанет и уйдет прямо сейчас, но она заказывает филе камбалы. Кэллан ничего не смыслит в винах, но днем он забегал в ресторан и договорился, чтобы официант — что бы ни заказала девушка — приносил вино, какое полагается.
Тот приносит.
Угощение от ресторана.
Шивон бросает на Кэллана непонятный взгляд.
— Я для них тут кое-какую работу делаю, — объясняет тот.
— То, сё.
— Ну да...
Через несколько минут Кэллан встает, как будто в туалет, находит официанта и просит:
— Слушай, пусть мне принесут счет, о'кей?
— Шон, хозяин прибьет меня на хрен, если я вдруг подам тебе счет.
Потому что не такая у них сделка. Сделка совсем другая: когда к ним заходят Шон Кэллан и Стиви О'Лири поесть, то никаких счетов не появляется, они только оставляют жирненькие чаевые для официанта. Такое просто само собой разумеется, точно так же, как само собой разумеется, что заглядывают они сюда не слишком часто, а равномерно распределяют свои визиты между всеми ресторанами на Ресторан-роу.
Кэллан нервничает: он не часто ходит на свидания, а когда ходит, то обычно к Глоку или Лиффи, и если они вообще едят, то бургер или тушеную баранину; девушки напиваются в стельку, и, с трудом доковыляв до дому, они трахаются, а потом даже и не помнят, с кем. А в такие места Кэллан заходит только по делу, чтобы — как выражается О'Боп — «память об них не отшибло».
— Вкуснее еды, — замечает Шивон, вытирая капли шоколадного мусса с губ, — я за всю свою жизнь не ела.
Когда Кэллан просматривает счет, то прямо обалдевает — как вообще умудряется выживать обычный человек. Вынув из кармана пачку купюр, он кладет деньги на поднос, и снова Шивон бросает на него непонятный взгляд.
И он удивляется, когда она приглашает его к себе домой и проводит прямо в спальню. Стягивает свитерок через голову, встряхивает волосами и тянется за спину расстегнуть бюстгальтер. Потом девушка сбрасывает туфли, переступает через джинсы и ныряет под покрывало.
— Ты носки не сняла, — замечает Кэллан.
— Ногам холодно. Ну, ты идешь?
Он раздевается до трусов, их он стягивает только под простыней. Шивон помогает ему войти в себя. Она быстро кончает, а когда он готов кончить, то пытается выйти из нее, но Шивон захватывает его бедра ногами и не отпускает.
— Все о'кей. Я принимаю таблетки. Не надо.
Она двигает бедрами, и дело сделано.
Утром Шивон, встав, тут же отправляется на исповедь. Иначе, говорит она Кэллану, она не сможет принять причастие в воскресенье.
— Ты все расскажешь про нас? — спрашивает он.
— Конечно.
— И ты что, пообещаешь не делать такого больше? — интересуется он, страшась ответа «да».
— Я не стану лгать священнику. — И она выходит за дверь.
Кэллан засыпает снова. Просыпается, когда чувствует, что она опять в постели рядом с ним. Но когда он тянется к ней, Шивон отталкивает его со словами, что ему придется подождать до послезавтрашней мессы, потому что ее душа должна быть чиста перед причастием.
Ох уж эти девушки-католички, думает Кэллан.
Он ведет ее на полуночную мессу.
Очень скоро они почти все время проводят вместе.
Слишком много времени, по мнению О'Бопа.
Потом начинают жить в одной квартире. Актриса, у которой Шивон снимала комнату в поднаем, вернулась с гастролей, и Шивон нужно подыскивать новую, что не так легко в Нью-Йорке на те деньги, которые зарабатывает официантка. Вот Кэллан и предлагает — пусть она переезжает к нему.
— Ну, не знаю, — тянет Шивон. — Это важный шаг.
— Но мы все равно почти каждую ночь спим вместе.
— Вот именно — почти. Это главное слово.
— Кончится тем, что ты поселишься в Бруклине.
— А что? Бруклин — нормальный квартал.
— Нормальный, но это очень далеко на метро.
— Ты правда хочешь, чтобы я жила с тобой?
— Я правда хочу, чтобы ты жила со мной.
Беда в том, что квартирка у него совсем дрянная. Третий этаж без лифта на углу Сорок шестой и Одиннадцатой. Одна комната и ванная. У него есть кровать, стул, телевизор, плита, которую он никогда не включает, и микроволновка.
«Ты зашибаешь столько денег, — недоумевает Персик, — и живешь вот так?»
Но сейчас, конечно, Кэллан начинает подыскивать другую квартиру.
Он подумывает насчет Верхнего Вестсайда.
О'Бопу все это не по душе.
— Нехорошо будет выглядеть, если ты уедешь из квартала.
— Тут никаких приличных квартир не осталось, — возражает Кэллан. — Все разобрали.
Но оказывается, это не так. О'Боп перебрасывается словечком-другим с несколькими смотрителями зданий, те возвращают кое-кому авансы, и четыре-пять квартир становятся свободны — Кэллан может выбирать из них. Он выбирает квартиру на углу Пятидесятой и Двенадцатой с маленьким балконом и видом на Гудзон.
Они с Шивон начинают играть в семейную жизнь.
Она накупает всякой всячины для дома: одеяла, простыни, подушки, полотенца, разное женское барахлишко для ванной. А еще сковородки, кастрюли, посуду, полотенца для посуды и всякое такое, что поначалу Кэллана бесит, но потом вроде как начинает даже нравиться.
— Мы сможем чаще есть дома, — заявляет она, — и сэкономим кучу денег.
— Есть дома чаще? — недоумевает он. — Да мы никогда дома не едим.
— Вот и я про это. Мы тратим кучу денег, а могли бы откладывать их.
— Откладывать — для чего?
Кэллан никак не может врубиться.
Персик просвещает его: «Мужчины живут сегодняшним днем. Едят, пьют, трахаются сейчас. Мы не думаем о следующей еде, о следующей выпивке, следующем трахе — мы счастливы сейчас. А женщины живут в будущем — и вот это тебе лучше понять, ты, ирлашка-тупица. Женщина всегда вьет гнездо. Она все делает для этого. Она собирает прутики, листья и всякое дерьмо для гнезда. И гнездо это не для тебя, paisan
[70]
. И даже не для нее. Гнездо — оно для bambino
[71]
».
