— Вот потому, — говорит Персик, — я и вечеринку хочу устроить серьезную.
— Послушай, — Сол ставит точки над «i», — я отвечаю за безопасность на этом...
— Ну и постарайся, чтоб я был в безопасности. Вот и все, что от тебя требуется, Сол, а потом забудь про все, о'кей?
— Мне это не нравится.
— Ну и пускай. Пошел бы ты. Веселого тебе Рождества.
Ага, думает Сол, кладя трубку.
И тебе, Джимми. Веселого Рождества.
А уж сюрпризец я тебе припасу.
Под елкой лежит несколько пакетов.
Хорошо, что деревце маленькое, потому что подарков немного: с деньгами напряженка, и все такое. Но Кэллан купил в подарок Шивон часы, серебряный браслет и несколько свечей с ванильным ароматом, ей они нравятся. Есть несколько пакетов и для него: похоже, в них одежда, какая ему нужна: новая рабочая рубашка, может, и новые джинсы.
Милое, скромное Рождество.
Они планировали пойти к полуночной мессе.
А утром открыть подарки, попробовать приготовить индейку, сбегать на дневной сеанс в кино.
Но теперь ничего не будет, думает Кэллан.
Сейчас — нет.
В общем, так и так все должно было раскрыться, но получилось быстрее, потому что Шивон наткнулась еще на один пакет, который он запрятал далеко под кровать. Вечером он пришел с работы рано, Шивон сидит у окна, а у ее ног — коробка.
Она включила огоньки на елке, и они помаргивают красным, зеленым и белым позади нее.
— Что это? — спрашивает она.
— Как ты нашла?
— Вытирала пыль под кроватью. Так что это?
Это — шведский пистолет-пулемет «Карл Густав» девятого калибра. Со складывающимся металлическим стволом и магазином на тридцать шесть патронов. Хватит, чтобы выполнить работу. Номера спилены, проследить оружие невозможно. Со сложенным стволом всего двадцать два дюйма в длину, а вес — восемь фунтов. Донесет коробку, будто рождественский подарок, а потом коробку бросит, а оружие спрячет под куртку.
Оружие принес Сол.
Ничего этого Кэллан ей рассказывать не стал. А сказал глупое и очевидное:
— Тебе этого не полагалось видеть.
Шивон горько засмеялась:
— Я подумала, это подарок для меня. Даже чувствовала себя виноватой, когда открывала коробку.
— Шивон...
— Ты опять вернулся к прежнему, да? — Серые глаза смотрят холодно и твердо. — Ты берешься за новую работу.
— Мне приходится.
— Почему?
Кэллану хочется рассказать ей все. Но он не может позволить, чтоб она тащила на себе этот груз до конца жизни. Он говорит:
— Ты все равно не поймешь.
— Нет, я пойму, — возражает она. — Я ведь с Кашмир-Роуд, не забыл? Из Белфаста. Я выросла, наблюдая, как мои братья и дядья уходят из дому с маленькими рождественскими коробками, идут убивать людей. Я видела пулеметы под кроватью и раньше. Потому-то и уехала — меня уже тошнило от убийств. И убийц.
— Вроде меня.
— Я думала, ты переменился.
— Я и переменился.
Она ткнула в коробку.
— Мне приходится, — повторил он.
— Но почему? — недоумевает она. — Что есть такого важного, ради чего стоит убивать?
Ты, думает он.
Ты...
Но он ничего не говорит.
— На этот раз, когда ты вернешься, меня здесь не будет.
— Я не вернусь. Мне придется на какое-то время уехать.
— Господи! А мне ты собирался сказать? Или просто взял бы и уехал?
— Я хотел просить тебя поехать со мной.
И это правда. У него два паспорта и билеты. Он выуживает все со дна ящика стола и кладет поверх коробки у ее ног. Шивон до документов не дотрагивается. И даже не смотрит на них.
— Значит, так? — говорит она.
Голос внутри него вопит: «Скажи же ей. Объясни, что поступаешь так ради нее, ради нас обоих. Умоляй уехать с тобой». Кэллан порывается было сказать, но... не может. Шивон ни за что не простит себя потом за то, что стала частью этой его жизни. И его никогда не простит.
— Я люблю тебя, — выдавливает Кэллан. — Очень сильно люблю.
Шивон встает с кресла.
Подходит к нему близко:
— А я не люблю тебя. Любила, но теперь больше нет. Я не люблю того, кем ты становишься. Убийцу.
— Ты права, — кивает он.
Кэллан, пройдя мимо нее, сует в карман билет и паспорт, закрывает коробку и закидывает ее на плечо.
— Ты можешь жить тут, если хочешь, — говорит он. — Оплачено вперед.
— Я здесь жить не могу.
Хорошая все-таки была квартира, думает он, оглядываясь по сторонам. Самое счастливое, самое лучше место в его жизни. Место и время с Шивон. Кэллан стоит, стараясь найти слова, чтобы высказать ей это, но ничего не получается.
— Убирайся! Ступай, убей кого-то там. Ты ведь для этого уходишь?
— Да.
Кэллан выходит на улицу, там льет как из ведра. Поливает холодный, ледяной дождь. Подняв воротник, он смотрит на окно.
Видит — Шивон все еще сидит там.
Сгорбясь, спрятав лицо в ладони.
А позади нее помаргивают красным, зеленым и белым огоньки на елке.
Ее платье искрится под электрическим светом.
Расшитый сверкающими чешуйками красно-зеленый лиф.
Платье самое рождественское, одобрила Хейли, очень сексуальное.
Tres décolleté
[73]
.
Джимми Персик не может удержаться и все запускает глаза за вырез ее блистающего платья.
А во всем другом, вынуждена признать Нора, он ведет себя вполне по-джентльменски. Выглядит на удивление пристойно в серо-стальном костюме от Армани. Даже черная рубашка и галстук не кажутся такими уж кошмарными; отдает мафиозным шиком, но не так уж чтобы.
Да и ресторан... Нора думала увидеть какую-то разудалую оглушающую сицилийскую вульгарность. Но «Спаркс Стейк-Хаус», несмотря на претенциозное название, оказался отделан сдержанно и солидно. Интерьер в английском стиле не в ее вкусе — на стенах, обшитых дубовыми панелями, гравюры со сценами охоты, — но все равно совсем не то, чего она ожидала от вечеринки гангстеров.
Прикатили гости на нескольких лимузинах, и швейцар держал зонт, прикрывая их от дождя те два шага, что они прошли от машин к длинному зеленому навесу. Приезд свой гангстеры со своими красотками под руку обставили эффектно и пышно. Обедающие за столиками в просторном переднем зале перестали есть и откровенно таращились на них. Ну, почему бы и нет, подумала Нора.
