Девушки все просто сногсшибательно хороши.
На этот вызов Хейли отобрала лучших.
Сдержанные, прелестные, изысканные дамы, в них и намека нет на их профессию. Элегантно одетые, безупречно причесанные, с идеальными манерами. Мужчины пыжились от гордости, входя в зал. А девушки — нет, они принимали восхищение как нечто само собой разумеющееся. Даже никак не показали, что заметили его.
Подобострастный, как и положено, метрдотель сопровождает их в отдельный зал в глубине ресторана.
Посетители провожают их глазами.
Кэллан не наблюдает их процессию.
Он стоит за углом на Третьей авеню, дожидается приказа начать действовать. Видит, как подъезжают лимузины, лавируя в густом потоке праздничного часа пик, как сворачивают на Сорок шестую улицу к «Спарксу», и догадывается, что Джонни Бой, Пиккони и О'Боп прибыли на гулянку.
Он смотрит на часы.
5:30 — минута в минуту.
В зале их приветствует Скэки, каждого гангстера и его девушку по очереди. Все правильно, он хозяин, это он организовал вечеринку. Он даже (запустив украдкой глаза за вырез) целует Норе ручку.
— Рад видеть, — говорит он. Понятно теперь, почему Персик требовал именно эту для своей последней гулянки. Отпадная красотка. Они и все хороши, но эта...
Джонни Бой берет Скэки под руку.
— Сол, — зовет он, — на минутку. Хочу поблагодарить тебя за то, что ты устроил встречу. Я понимаю, тут потребовалось дипломатическое умение, нужно было уладить множество разных деталей. Если сегодня вечером достигнем результата, на какой надеемся, то, может, в Семье наступит мир.
— Только этого, Джонни, я и хочу.
— И места для себя за столом.
— Этого я не добиваюсь, — возражает Скэки. — Я просто, Джонни, люблю свою Семью. Люблю наше дело. И хочу, чтобы оно оставалось крепким, единым.
— Этого хотим и мы, Солли.
— Мне надо выйти, проверить кое-что, — говорит Скэки.
— Конечно, — соглашается Джонни Бой. — Теперь можешь позвонить, сказать королю, что он может входить. Подданные уже собрались.
— Слушай-ка, такое отношение...
Джонни Бой хохочет:
— Веселого тебе Рождества, Сол.
Они обнимаются и целуются.
— И тебе, Джонни. — Сол набрасывает на плечи пальто и идет к выходу. — А кстати, Джонни...
— Да?
— И счастливого Нового года!
Сол выходит под козырек. Погода препаршивая. Поливает ледяной дождь. Поездка обратно в Бруклин будет поганой.
Сол, достав из кармана пальто маленькую рацию, подносит к самому рту:
— Ты там?
— Угу, — отзывается Кэллан.
— Сейчас звоню боссу, чтоб приезжал. Так что время пошло.
— Все в порядке?
— Все как мы планировали. У тебя, приятель, десять минут.
Кэллан, подойдя к мусорному баку, швыряет туда коробку, сует пистолет-пулемет под куртку и шагает по Сорок шестой улице.
Под проливным дождем.
Пенясь, шампанское льется через края бокала.
Под смех и хихиканье.
— Какого черта! — восклицает Персик. — Шампанского полно!
И наполняет все бокалы.
Нора поднимает свой. Она не пьет, только чуть смачивает губы при каждом тосте. Ей нравится, как пузырьки щекочут в носу.
— Эй! Тост! — провозглашает Персик. — В жизни, конечно, есть и плохое. Но хорошего больше. Так что пускай никто не грустит в этот праздник. Жизнь прекрасна!
В этот сезон надежды, мысленно добавляет Нора.
И тут словно все дьяволы ада срываются с цепи.
Распахнув куртку, Кэллан выхватывает пистолет, передергивает затвор, целясь сквозь завесу дождя.
Первым его замечает Беллавиа. Он только, что открыл дверцу машины для мистера Калабрезе и тут увидел Кэллана. В его поросячьих глазках мелькает «А, это ты», а потом возникает тревога. Он начал было спрашивать: «Что это ты тут делаешь!», но мигом догадался и дернулся за своим пистолетом под куртку.
Но слишком поздно.
Руку ему отрывает, когда пули девятого калибра дырявят ему грудь. Беллавиа отлетает на открытую дверцу черного «Линкольн-континенталя» и оседает на тротуар.
Кэллан переводит пистолет на Калабрезе.
Глаза их на полсекунды встречаются, и Кэллан нажимает курок. Старик пошатнулся, а потом словно бы растекся лужицей, смешавшись со струями дождя.
Подойдя, Кэллан приставляет дуло к голове Беллавиа и дважды стреляет. Голова подскакивает на мокром асфальте. Кэллан приставляет дуло к виску Калабрезе и спускает курок.
Бросает пистолет, поворачивается и поспешно уходит в сторону Второй авеню.
За ним вдоль бровки тротуара бежит кровавый ручеек.
Нора слышит визг.
Дверь распахивается, стукается о стену.
Врывается метрдотель с криком: «На улице кого-то убили!» Все вскакивают, сами не понимая почему. Не зная, то ли мчаться на улицу, то ли растянуться на полу, прикрыв голову.
Тут входит Сол Скэки.
— Всем оставаться на местах, — приказывает он. — Убили босса.
Нора в недоумении. Какого такого босса? Кто это?
Раздается пронзительный вой сирен, и Нора вздрагивает, когда слышит — чпок!
Сердце у нее замирает. Пугаются все. Но это Джонни Бойон один по-прежнему сидит—открыл бутылку шампанского и наполняет себе бокал.
Машина ждет на углу.
Распахивается задняя дверца, и Кэллан влетает внутрь. Машина поворачивает к Сорок седьмой улице и едет к шоссе ФДР
[74]
, потом дальше, к окраине. Сзади лежит приготовленная чистая одежда. Кэллан стягивает свою и влезает в новую. Все это время водитель не проронил ни слова, молча и ловко лавируя в плотном потоке машин.
Пока что, думает Кэллан, все идет по плану. Беллавиа и Калабрезе задумали, что они приезжают и видят сцену преступления: все их дружки зверски убиты. Они рыдают, скрипят зубами и причитают: «Мы ведь приехали, чтобы установить в Семье мир!»
Только на уме у Сола Скэки и всего остального клана было совсем другое.
«Займешься наркотиками — ты покойник». Но без них невозможно, потому что они означают деньги и власть. А если ты позволяешь, чтобы все деньги и власть захватили другие кланы, ты укорачиваешь свой жизненный путь. Таковы были доводы Скэки, абсолютно правильные.
И Калабрезе пришлось убрать со сцены.
