Если догадки Обнорского верны и если он поделится ими с Кудасовым, то зеленоглазая Рахиль (или кто она там на самом деле) окажется в камере, это однозначно… Для Никиты человек, заказавший убийство — преступник, невзирая на то, кого именно планировалось уничтожить. Эту свою позицию начальник 15-го отдела подтвердил прежде всего тем, что предотвратил убийство Антибиотика. Андрей понимал, в принципе, мотивы, заставившие Кудасова поступить именно так, а не иначе, но согласиться с ними не мог — душа не принимала…
Обнорский считал, что мир стал бы намного чище, если бы Виктор Палыч перестал существовать физически — и именно поэтому, именно из-за своего личного счета к Антибиотику, он сочувствовал тем, у кого сорвалось покушение… О киллере Серегин думал мало — киллер, он и есть киллер, придаток пистолета, да к тому же в данном конкретном случае старичок-кроликовод и вовсе не вызывал симпатии — судя по всему, он довольно бодро сдавал заказчицу… А вот сама нанимательница — о ней Обнорский размышлял много и с симпатией.
Во-первых, он все-таки полагал, что заказчица — это зеленоглазая красавица Рахиль, понравившаяся ему еще до того, как стало известно о покушении, а во-вторых, любая женщина, вступившая в почти безнадежную борьбу с питерским паханом, заслуживала уважения… Она не могла не понимать, на какой риск шла — но все-таки рискнула… Стало быть, мотивы у нее были очень серьезными, а раз так — она объективно могла бы стать союзницей для тех, кто тоже считает Антибиотика своим врагом… А разве можно союзницу в тюрьму запихивать? Андрей полагал, что это — просто глупость, правда, справедливости ради стоит отметить, что журналист не был стеснен рамками государственной службы — а частное лицо всегда думает и действует несколько не так, как казенное…
Тем не менее, разговор между Андреем и Никитой все же состоялся — он был коротким, не очень приятным для обоих, и в ходе его Обнорский окончательно решил действовать в отношении Рахиль Даллет самостоятельно…
Выйдя из Большого Дома, Серегин сразу же поехал в «Гранд-отель». Он понимал, что времени осталось мало — у Никиты, судя по всему, подготовка к операции шла полным ходом… Да и, к тому же, информация о неудаче киллера ведь тоже как-то могла дойти до заказчицы — а в этом случае она должна была удариться в бега, понимая, что ее начнут искать и менты, и бандиты…
Андрей прикидывал различные сценарии разговора с Рахиль Даллет и в конце концов остановился на следующем: для начала он попробует поговорить с женщиной на иврите. Если она поймет, значит брюнетка — настоящая израильтянка, и дальше нужно будет выруливать как-то на тему портретов в медальоне… Если же Рахиль на иврите — ни бум-бум, тогда надо по-простому переходить на русский и ошарашивать ее тем, что известный ей старичок задержан… А потом — потом видно будет, как все сложится. Все равно всего не предугадаешь — жизнь в любой сценарий норовит свои коррективы внести…
Справедливость мысли о коррективах, которые вносит жизнь в любой план, Андрей оценил в полной мере, когда постучал в дверь триста двадцать пятого номера и не услышал никакого ответа… Обнорский занервничал, спустился в холл, позвонил оттуда в номер — трубку никто не брал. Серегин закурил сигарету и зашел в бар гостиницы — там он выпил чашку кофе и стакан апельсинового сока, расплатился, поразившись еще раз «пятизвездочным» ценам, и снова поднялся к номеру госпожи Даллет. На этот раз, перед тем как постучать, Андрей приложил ухо к двери — за ней было тихо.
«Ну, не спит же она!» — сердито подумал Обнорский и резко постучал несколько раз. Причем, постучал, что называется, от души — из соседнего номера даже обеспокоено выглянул какой-то очкастый американец и что-то вякнул по-английски. Перспектива удаления из отеля службой безопасности за хулиганство Серегину не улыбалась, и он предпочел уйти сам.
Андрей вышел из гостиницы и сел в свою «Ниву», припаркованную чуть правее центрального входа — из машины хорошо были видны все входившие в отель люди. Обнорский запустил двигатель и включил печку — под вечер похолодало, температура воздуха явно стремилась к нулю, и Андрея поколачивал легкий озноб. Серегин закурил очередную сигарету, с отвращением ощущая никотиновый налет на языке, и, положив руки на руль, задумался: «Ну, куда она могла деться? Погулять пошла? Могла, конечно… Сколько сейчас? Полвосьмого… Вполне детское время… А если она узнала, что киллера взяли? Тогда — все, в отель она не вернется. Тогда мне нужно было раньше чухаться… Так, спокойно, спокойно… Время еще есть… Интересно, когда Никита предполагает провести свою операцию? И где? А что — если сегодня? Тогда он меня обскакал…».
Бесконечные «если» — и все больше неприятного толка — так и лезли в голову, Андрей даже выругался сквозь зубы. Всем известно, самое трудное — это ждать и догонять, сплошные нервы…
В восемь вечера Обнорский вдруг подумал о том, что Рахиль вполне могла пойти позаниматься в тренажерный зал — ну да, почему бы и нет — ведь именно там Андрей ее и увидел впервые… Серегин торопливо выбрался из машины и снова зашел в гостиницу — представители службы безопасности отеля проводили его внимательными взглядами — чего это парень туда-сюда шастает… Но Обнорский уверенной походкой направился сразу в «центр здоровья», прикидывая — хватит ли у него денег расплатиться за посещение сауны? За стойкой перед раздевалками сидела Юля — та самая, которой Андрей вешал лапшу на уши по поводу своей безумной любви к мифической Мадлен. Девушка тоже узнала Обнорского и обрадовалась ему, как старому знакомому:
— Добрый вечер! Вы к нам? Погреться решили?
Серегин кивнул и, облокотившись на стойку, спросил:
— А народу сегодня много?
— Почти никого, — покачала головой Юля. — Только две наших… из «спецконтингента»…
— Из «спецконтингента»? — удивился Обнорский. — Это в каком смысле?
— В прямом, — засмеялась Юля. — Есть у нас постоянные клиентки — как мы говорим, девушки с трудной судьбой и высокими заработками… Их всегда отличить можно…
— А-а, эти… — хмыкнул Андрей. — Понятно… Я, правда, думал, что путанок в «Европу» не пускают.
Юля покачала головой и махнула рукой:
— Ну, во-первых, пускают, хотя и не всех, а только самых приличных… А во-вторых, к нам-то они не работать ходят, а, наоборот, отдыхать, расслабляться, спортивную форму поддерживать… К клиентам они не пристают, не волнуйтесь…
— А чего мне волноваться? — пожал плечами Серегин. — Я парень простой, незатейливый и к тому же — вашему «спецконтингенту» неинтересный, потому что, по их понятиям, некредитоспособный… С меня, кроме любви, и взять-то нечего… Знаете, как в анекдоте — в Париже бабушка-француженка объясняет внучке: запомни, мол, глупая, любовь выдумали русские — специально, чтобы денег не платить…
Юля фыркнула и порозовела щечками:
— Все с вами ясно… Так пойдете греться?
— Еще не знаю — вы мне объясните сначала, сколько это удовольствие стоит, а я прикину свои возможности… Раньше-то у меня халява была, но быстро закончилась, как и все хорошее в этой жизни…
