Конечно, Василий Михайлович прекрасно знал, кто заказал ему Антибиотика — как он мог не узнать Катерину, несмотря даже на весь ее маскарад? Это она в день своего октябрьского визита в Кавголово увидела старика впервые… А Кораблев-то видел ее много раз, и не только видел — он очень много знал о Кате… Знал даже то, о чем и покойный Гончаров не ведал… Ведь Вадим Петрович — царствие ему небесное — когда в командировки за границу уезжал, всегда просил Кораблева «опекать» супругу (мало ли что) — вот Василий Михайлович и охранял ее — негласно, естественно… Екатерина, конечно, ни о каком контроле не догадывалась… А от Кораблева не укрылась ее встреча с Олегом Званцевым в ноябре 1984 года, когда Вадим был в ФРГ, в составе официальной делегации… Вмешиваться в ситуацию между бывшими однокурсниками Василий Михайлович тогда не стал — ему же не следить за Катей поручено было, а только охранять… А физическая опасность Гончаровой от Олега не грозила… Да, когда Олег заночевал у Екатерины — Кораблев пребывал в некоторой растерянности, колебался даже — не рассказать ли все Вадиму по возвращении его из Германии… Но колебался Василий Михайлович недолго и решил в конце концов ничего Гончарову не говорить — и не из жалости к Кате, а из-за любви к Вадиму, который был для него самым дорогим человеком на всем белом свете… Знал Кораблев, как любил Гончаров свою молодую жену, боялся, что рассказ о ее измене надломит Вадима… Тем более, Екатерина, кажется, и сама все поняла — весь ее грех в одну только ночь и уложился, а наутро она солдатика из квартиры выставила… Ну, бывает — бляданула баба разок, ну не удержалась, ну — накатило на нее — зачем же из-за одной слабости ей сразу жизнь ломать? Да и не ей одной — и Вадиму, который неизвестно как бы всю эту тему пережил, и Олегу — «афганцу» этому, который вполне мог вызвать безудержный гнев Гончарова… А еще — еще Кораблев вспомнил Прагу, где сам когда-то затащил в постель чужую жену… Его тогда, правда, никто не пожалел…
В общем, Вадим Петрович, так ничего и не узнал тогда, в восемьдесят четвертом году — он считал себя счастливым и абсолютно нерогатым мужем, а его «ангел-хранитель» не пожелал стать демоном, разрушающим счастливые иллюзии… Катю, правда, Василий Михайлович стал с той поры несколько недолюбливать — но по-прежнему добросовестно охранял ее при необходимости… Необходимость, кстати, возникла в самом начале 1985 года, когда Вадима послали на восемь месяцев в Швейцарию — Кораблев взял «объект» под охрану, а спустя некоторое время понял, что этот «объект» — забеременел… Понял Василий Михайлович и то, что ребенка Катя ждала не от Вадима — трудно было это не понять по ее поведению… Не укрылось от Кораблева то отчаяние, в котором Екатерина находилась — и удивился он тому, как выпуталась Гончарова из безвыходной, казалось бы, ситуации — она избежала первого (и поэтому самого опасного) аборта, умотала в Приморско-Ахтарск, родила там мальчика, которого оставила своей бабушке, Елизавете Петровне… Вот так у Кати появился «духовник», хранитель ее грехов — впрочем, сама она даже и не подозревала о его существовании… А когда Вадим Петрович погиб — Кораблев появился в Москве уже тогда, когда Олег Званцев увез Екатерину в Ленинград. Василий Михайлович не стал ее искать — он полагал, что вдова Гончарова и так нашла уже себе достаточную защиту. Вадим ведь просил оберегать его жену, а не вдову… И только в октябре девяносто третьего судьба снова свела Кораблева с его бывшей «подопечной» — причем не просто свела, а донесла до Василия Михайловича посмертную волю Вадима… Так сложилось, что выполнить ее старик не смог — но он должен по крайней мере сделать все, чтобы неудача ударила только по нему, чтобы не зашибла она и Катю… Сделать все…
…Старик лежал на жесткой тюремной шконке, смотрел в потолок и прикидывал различные варианты — что делать, если Катерина все-таки «проколется», если обнаружит себя у «Океана»… Нет, он же ей все предельно ясно объяснил — тихо и незаметно уходить, если заметит «тревожный маяк»… А она — женщина совсем неглупая, сильная и умная… Правда, и мент этот — Никита Кудасов — совсем даже не дурак… Да, Никита… Занятная все-таки штука — судьба, кто бы мог подумать, что сведет она Кораблева вновь с тем молоденьким оперком, который потерял в апреле восемьдесят третьего на Варшавском вокзале своего напарника… Апрель восемьдесят третьего…
Василий Михайлович беспокойно заворочался, вздохнул тяжело… Та старая история вспоминалась ему часто, потому что погибший от его руки капитан Кольцов был, пожалуй, единственной «работой» Кораблева, за которую его мучила совесть… А что удивительного? Раньше, до высылки из Праги, Кораблев был государственным человеком, исполнявшим приказы в интересах Державы — той, какой она тогда была… Потом, когда его выбросили из «обоймы», словно негодный, давший осечку патрон — да, ему тоже приходилось убивать… Но кого? Людей, которые сами поставили себя за все грани человеческих законов, людей, которые нарушали даже правила теневого мира, в котором работал Вадим… Кольцов выпадал из этого ряда — он был честным офицером, пытавшимся выполнить свой профессиональный долг… Василий Михайлович не знал этого тогда, на вокзале — расклад прояснился позже, когда поправить уже ничего было нельзя… Хорошим человеком, видимо, был этот Кольцов — вон как Кудасов психанул, узнав Василия Михайловича на Свердловской набережной — даром, что больше десяти лет уже прошло… Кудасов…
Старик вспомнил колючий взгляд начальника 15-го отдела и грустно усмехнулся — странное дело, Василий Михайлович не испытывал никакой неприязни к Кудасову. Да и с чего было бы ей взяться? Таких, как этот Никита, называют «правильными ментами» — дело он свое знает туго, работает, опираясь на внутренний стержень, на спокойную уверенность в своей правоте. Сильный мужик — и разговаривать с ним Кораблеву было тяжело — может быть от того, что именно перед ним испытывал Василий Михайлович чувство вины — за ту давнюю историю на Варшавском вокзале… Кораблев вспомнил свой последний разговор с Кудасовым, который состоялся вечером — странный получился разговор… Никита сам говорил мало, больше слушал, смотрел внимательно на Василия Михайловича — и смотрел так, что старика аж до печенок пробирало. Когда-то в каком-то журнале Кораблев прочитал интервью с одним очень известным режиссером, где тот сказал странные, поразившие старика слова: только самый гениальный актер может сыграть взгляд настоящего бандита, настоящего священника и настоящего полицейского…
Вот и у Никиты этого был такой взгляд, что ему хотелось исповедоваться — а ведь он не сюсюкал со стариком, не искал его расположения, не панибратствовал с ним… Просто в глазах Кудасова было что-то настоящее, там бился какой-то живой нерв, камертонно реагировавший на фальшь и обман… Сильной энергетикой обладал Никита Никитич — настолько сильной, что Василий Михайлович в вечернем разговоре даже сам не заметил, как сболтнул кое-что лишнее о своей жизни… Пустяк какой-то сболтнул — нюанс, на который другой бы и внимание не обратил — а Кудасов, он вдруг посерьезнел, посмурнел глазами и очень тихо спросил: «Кто вы на самом деле, Василий Михайлович?…»
…Старик вдруг почти физически ощутил на себе тяжелый взгляд Кудасова — и не выдержал, встал тихо со шконки, подошел к раковине, смочил холодной водой виски… За ним словно наблюдали — дверь в «хату» вдруг открылась с тихим скрипом, и Василий Михайлович услышал негромкий голос дежурного милиционера:
