– Где он?
– Уехал, – столь же неоригинально ответил Нестеров.
– Александр Сергеевич, я виновата, да? Извините.
– Да нет, Полина, ты не виновата. Ничего страшного не случилось. Тем более, что за дип-номерами мы бы все равно работать не стали. Нам лишних приключений на свою ж… задницу не надо. Другое обидно.
– Что?
– Не засняли мы этого «дипломата».
– Почему не засняли? Я же выписала эти… квитанции? – Полина вопросительно посмотрела на Нестерова.
– Да ты что? Молодчина! И когда ты успела?
– Один раз в парке, а второй раз, когда он в машину садился.
– Охренеть! Паша, ты слышал? Человек первый день в «грузчиках» ходит и уже два снимка – опознавательный и уликовый.
– Это потому, что я дура, – выдвинула предположение Полина. – А дуракам всегда везет…
– Грузчики, дайте вашу настроечку, – раздался из трех станций долби-стерео зов Лямина. – Я вас не вижу. Где вы?
– Зато мы тебя видим, – передал по станции Нестеров, наблюдая, как Ваня мечется вдоль проезжей части и вертит башкой во все стороны, кроме той, где стоят они. – Дуй к Мюзик-холлу.
После этого Нестеров повернулся к Полине и учтиво произнес:
– Мадам, позвольте от лица всей смены выразить восхищение вашими способностями и наградить вас ценным подарком на палочке.
– Разрешаю, – серьезно ответила Полина, и Нестеров отправился за мороженым.
Пока Ваня Лямин отписывал сводку наблюдения (а по основной работе писать сегодня было особо-то и нечего), Полина, по просьбе бригадира, настрочила инициативное сообщение об инциденте на Каменноостровском. Нестеров прочитал его, удовлетворенно цокнул языком и довольно произнес:
– Ну-у, Лямка, кажись, закатилась твоя звезда писарчука. Полинка тебя подсидела. Нет, ну надо же – какой слог, какой почерк, ни единой орфографической ошибки! Вот что значит школа установки! – он заглянул в Ванин бланк, хмыкнул и продолжил свое разглагольствование: – Даже в слове «Каменноостровский» два «н», а не одна, как у тебя, Лямка, кстати… Так что, Полина, гордись – отныне все сводки твои.
– Вот и хорошо, – буркнул слегка обиженный Ваня. Правописание у него, и правда, малость хромало, а с этим чертовым Каменноостровским он прокалывался уже не в первый раз. Однако Ольховскую подобная перспектива абсолютно не устраивала.
– Вот уж нет, – заявила она. – Я к вам не машинисткой-стенографисткой работать пришла. И давайте сразу условимся: если работаем на линии, то все на равных – без скидок, поблажек и этих ваших намеков. Но тогда и отписываться после смены будем хотя бы по очереди – сегодня, к примеру, я, завтра – Иван, а послезавтра, извините, конечно – вы, Александр Сергеевич.
– Да ты что, Полин? – оторопел от такой прыти Нестеров. – Я ж того… Не, я не могу писать, у меня почерк знаешь какой?
– Какой?
– Да хуже чем кура лапой… Что там кура, хуже, чем у Вовки Исакова из восьмого отдела. Знаешь, как про его почерк у нас говорят? – «Поет как пишет, пишет как Вова, а Вова пишет фигово».
– Мне все равно, что говорят про Исакова… Кстати, он сейчас перешел в аналитику, так что пишет не от руки, а на компьютере… И дело даже не в том, кто будет писать сводки, просто не надо меня здесь держать за девочку, которая…
– А за кого ж нам тебя держать? – подловил ее Нестеров, придав своему вопросу невинно-удивленный оттенок. Сидящий за столом Лямин прыснул и сделал в сводке очередную ошибку. Полина же от возмущения вся пошла алыми пятнами. Бригадир понял, что перебарщивает, и примирительно сказал:
– Ладно, не сердись. Это я так пошутил, юмор у нас здесь своеобразный такой, можно даже сказать, казарменный.
– Ага, и плоский, – все еще злилась Ольховская.
– Ну да, и плоский тоже, – согласился Нестеров, – но ничего, покатаешься месяцок-другой и привыкнешь. В том числе, и к тому, что начальник тоже человек, и тоже хочет ничего не делать. Так, Лямка, что у тебя – закончил? – Он взял сводку, пробежал ее глазами. – Ладно, сойдет для сельской местности. Все, Полина, ты на сегодня свободна. Стоило бы, конечно, раскрутить тебя на проставу в честь первого рабочего дня, проведенного в нашем доблестном коллективе, но время уже позднее, а мне еще с этими двумя оболтусами ИВР позаниматься нужно. Так что проставишься как-нибудь в другой раз.
Ольховская собрала свои вещи, попрощалась и направилась к выходу. На пороге бригадир окликнул ее:
– Полина! – та обернулась. – А вообще ты сегодня молодцом, я думаю, мы сработаемся.
– Поживем – увидим, – улыбнувшись едва ли не в первый раз за день, ответила она и скрылась за дверью.
– Я не понял, чем мы сейчас займемся? – подал голос Лямин.
– ИВР, то бишь индивидуально-воспитательной работой.
– А это как?
– А вот так. Сейчас находишь Козырева, вы с ним идете к метро, там берете четыре «Петровских» – два мне, вам по одному, вот деньги. Затем дуете в садик и ждете меня. Я сводку подошью, поинтересуюсь нарядом на завтра и туда подтянусь. Вопросы есть? Вопросов нет.
Изобилующая скамеечками и пенечками территория скверика возле детского сада была любимым местом неформальных послерабочих посиделок сотрудников наружки. Распивать в кафешках и кабачках разведчикам было не по карману, отсвечивать близ ларечков у метро – «некомильфо» (зачем лишний раз дразнить гусей, в смысле «настоящих» ментов), а вот в садике самое то – и дешево и сердито. Опять же свежий воздух и курить можно.
Когда Нестеров подошел к знакомой скамейке, затарившиеся пивом Павел и Ваня уже поджидали его. Ребята были заинтригованы – воспитательной работой бригадир еще ни разу с ними не занимался. Впрочем, они знали, что у Сергеича есть специальная тетрадка, куда они, поступив на работу в отдел, вписали свои краткие биографические сведения, адреса, телефоны и любимые увлечения. Тетрадка эта как раз и носила громкое название «Журнал индивидуально-воспитательной работы».
Нестеров, сковырнув со своей бутылки крышечку, безо всяких прелюдий и не вдаваясь в излишние подробности, рассказал своим напарникам о предложении Ладонина. Закончив пересказ, он сделал большой глоток, откинулся на спинку скамейки, сложил руки на груди и выжидательно замолчал.
Реакцию Лямина он угадал на все сто:
– Здорово! Теперь мы этого Ташкента из-под земли достанем. А машина какая у нас будет?
– Та-ак, понятно – протянул Нестеров, понимая, что хлебнет он горя с этим Аникой-воином. – Относительно вас, молодой человек, суду все ясно. А ты что скажешь, Паша? Я без тебя, даже при наличии такого мощного напарника, как Лямка, все равно не справлюсь. Ни у меня, ни у него водительских прав нет.
Козырев, который только вчера всерьез подумывал о своем переводе в гласники, дабы самостоятельно заняться розыском Ташкента, конечно, и представить себе не мог, что его давешняя мечта может стать реальностью. Однако заметив реакцию бригадира на детский восторг Лямина, он сделал вид, что обдумывает предложение, взял долгую паузу и лишь после этого ответил:
