Посмотрев в окно, за которым наступили сумерки, Мила зевнула. Бандура пришел к заключению, что пора и честь знать.
– Ты устала, да?
– Немного.
– Извини. Мне давно пора.
Она не спешила его задерживать.
– Я тебе позвоню. – Пообещала госпожа Кларчук на прощание.
* * *
Уже на улице Андрей вспомнил, что бросил «Альфо Ромео» у банка. – «Вот черт. Теперь топай за ней через пол города». Сверившись с часами, он прикинул, что, отправившись за машиной, наверняка опоздает в больницу. – «Кристина будет на ушах».
«А если у банка козлы из крымского джипа поджидают?…» — Это была отвратительная мысль, и Бандура ее прогнал: «Они не видели, из какой тачки я вылез».
«Надежды юношей питают».
Отсутствие денег погнало Андрея на троллейбусную остановку. А опасение нарваться на бандитов, которым он кое-что задолжал, облегчило выбор между банком и больницей. – «Вечером тачку заберу. Ничего с ней до вечера не приключится».
Забравшись в троллейбус, Андрей занял вакантное кресло и мужественно отсидел четыре остановки к ряду, игнорируя страстные призывы из репродуктора уступать места гражданам с детьми и пассажирам пожилого возраста. Одна нескромная тощая старушенция чуть ли на руки к нему влезла, но он остался непреклонен, как кремень. Прямо, как в известном транспортном анекдоте:
– Товарищи, среди вас джентльмены есть?
– Джентльмены есть, местов нету!
Больница встретила Андрея безлюдными коридорами. Дверь в палату Кристины оказалась открыта, койка Кристины была застелена, на тумбочке лежала книга Марининой в суперобложке.
«Черт. Даже спросить не у кого».
В вестибюле Андрей воспользовался телефоном, позвонив домой на Лепсе. Дома сработал автоответчик, при первых же звуках своего голоса Бандура повесил трубку.
Поскольку гнаться за Кристиной было бессмысленно, стоило заняться машиной. Забрать «Альфа-Ромео» у банка, а там решать, как быть дальше. Вздохнув, Бандура отправился в центр.
Когда он появился возле банка, на улице окончательно стемнело. Редкие фонари так плохо освещали дорогу, словно стыдились многочисленных колдобин. Только окна «Неограниченного Кредита» дарили яркий свет. Видимо энергетический кризис не коснулся структур Артема Павловича. Едва Андрей выглянул за угол, как у него подкосились ноги.
То, что осталось от машины, напоминало остов сгоревшего фрегата. Бандура схватился за волосы. «Твою мать, а?!»
Обойдя «Альфу» по кругу, он убедился, что пламя постаралось на совесть, вылизав машину под чистую. Салон выгорел дотла, стекла лопнули, а краска облупилась, отчего машина чем-то напоминала БМП
[110]
в пятнистом камуфляже. Конструкция покоилась на прокопченных дисках. Вокруг машины были разбрызганы уже съежившиеся хлопья оставленной пожарными пены. Милиционеры никаких следов не оставили. Даже зевак вокруг не было. Видимо, уже налюбовались.
«Вот гады! Спалили тачку к чертям. Тут и забирать нечего…»
«Ну, почему же, – подковырнул внутренний голос, – сдав эту кучу железа в металлолом, ты, возможно, выручишь пару баксов. На водку».
Из банка вышла группа милиционеров, и Андрей, отвернувшись, побрел прочь с таким видом, будто его это нисколько не касается. «Будет, что Кристине рассказать, когда она за больницу пилить начнет».
Впрочем, сначала не мешало объясниться с Атасовым.
Дорога на Шулявку заняла около получаса. Пару раз Андрею попадались желто-красные телефонные будки. Если бы он позвонил домой, то еще застал бы там Кристину. Но, он прошагал мимо, справедливо опасаясь выволочки. «Глупо растягивать на две серии клизму, если вполне можно обойтись одной. Вернусь от Атасова, отгребу и лягу спать. Возражения есть, чувак?»
Поскольку возражений не последовало, Бандура продолжил путь.
Во дворе Атасова было темно, как в желудке у кашалота. Под самим парадным у Андрея шевельнулось какое-то неясное, нехорошее предчувствие, впрочем, достаточно мимолетное, чтобы посчитать игрой воображения. Бандура решительно шагнул в подъезд и поднялся на третий этаж. Дверь приятельской квартиры, по традиции, была не заперта. Андрей заглянул в залитый электрическим светом коридор и замер, схватившись за «Браунинг». В прихожей царил кавардак. Вырванная с корнями вешалка валялась на полу, на ее месте пулевыми отверстиями чернели лунки дюбелей. Пара ветровок и зонт были брошены на коврик для ног. Через распахнутую дверь в гостиную наблюдались следы жестокого погрома. Дорогу на кухню блокировал опрокинутый комод. Вещи из него были рассыпаны, как хлам.
Чувствуя дрожь в ногах и готовясь к самому худшему, Бандура передернул затвор. Механизм клацнул на всю квартиру.
– Тише, типа, Бандура, – донесся из кухни слегка заплетающийся голос Атасова, – смотри, еще прострелишь кого ни будь. Себя, например.
– Саня! – выкрикнул Андрей, и перепрыгивая через разбросанные по полу предметы, ринулся на голос приятеля.
Вид Атасова, печально сидевшего на единственном уцелевшем табурете посреди разнесенной в пух и прах кухни, ранил Бандуру в самое сердце. Старшего брата у Андрея не случилось, отец был далеко. Образовавшийся вакуум заполнял Атасов. Не всегда, впрочем, удачно.
– Кто это сделал?!
Лицо Атасова напоминало маску, купленную в супермаркете на Хэллоуин. Турецкий свитер свисал лохмотьями беспризорника из «Школы ШкИД».
[111]
Атасов держал сигарету разбитыми губами, и, как он обыкновенно выражался, «пускал дымы».
– Кто?!
– Ты еще, типа, спрашиваешь?! – отозвался Атасов, воздевая руки к потолку. Костяшки кулаков были ссажены до мяса.
– Ну да, я спрашиваю! – воскликнул Андрей. – Кто это сделал?!
– Твои, типа, приятели…
– Мои?! – задохнулся Бандура, пораженный ужасной догадкой.
– Точно, – подтвердил Атасов. – А что тебя удивляет, Бандура? Если ты набрасываешься, как бешеный, на целую кодлу уркаганов, бьешь самого козырного по темени и выкидываешь под кустом в парке, то это твое дело, парень. Зачем только мой адрес оставлять?
У Андрея сперло дыхание:
– Адрес?! Твой адрес?! – и тут он вспомнил о квитанции за телефон, брошенной в отделение для перчаток. – Как же они тебя вычислили? – пролепетал Бандура, и не думая сознаваться.
