Расспросив заключенного о здоровье («спасибо, уже лучше»), успехах клуба («не ожидал, что Игнасио не забьет пенальти»), Кряжин поинтересовался связями Устимцева с угольным магнатом по фамилии Кайнаков.
– Что, и Альберт Артурович уже в прицеле? – посерьезнел Устимцев и прикурил одну из сигарилл, лежащих в его пачке. Законы для всех в «Лефортово» одни, но ввиду особой важности лиц иногда делаются небольшие исключения. Устимцеву, скажем, разрешали иметь при себе сигариллы.
Ничто в миллиардере не выдавало волнения или тревоги. По нему было видно, что самое худшее для него уже случилось и ничего более зловещего этот следователь принести ему не мог.
– Уж не для того ли вы прибыли, чтобы получить от меня информацию на Кайнакова? – наконец спросил он. Если бы не спросил, Кряжин бы удивился.
И следователь ответил, что нет. Информация на торговца его не занимает. Гораздо больший интерес представляют люди, дерзко похитившие из школы его сына.
– Сына Кайнакова похитили? – словно глухой, подозревая, что неправильно прочел по губам, пробормотал Устимцев.
– Да, не прошло и суток, как это случилось.
– Сутки назад?..
– Верно, – Кряжин дал прикурить собеседнику и закурил сам. – Сына Кайнакова похитили, и в качестве условий обмена выставляют странное требование. Представитель России в Европейском суде по правам человека должен уговорить коллегию суда вынести решение по заявлению Устимцева Вениамина Геннадьевича в пользу последнего. В противном случае мальчугана обещают убить.
– По заявлению Устимцева Вениамина Геннадьевича?.. – как сомнамбула, произнес тот.
– Мы не в католической церкви. Вы не обязаны повторять все, что я говорю.
Устимцев поводил перед собой руками, словно ища точку опоры, а потом спросил, почему представитель России должен уговаривать коллегию Европейского суда за какого-то сына какого-то Кайнакова. Кряжин терпеливо объяснил, что представитель России, Трошников Ян Михайлович, – дядя Коли, мальчика, и брат жены олигарха.
Устимцев держался молодцом. Он не бледнел, не краснел, не сводил брови. Переносил удар спокойно, словно его не подозревали в преступлении, наказание за которое предусмотрено в размере пятнадцати лет лишения свободы.
Ловя момент, следователь справился у подсудимого, отправляли ли его адвокаты заявление в Европейский суд. Получив утвердительный ответ, долго чесал висок мизинцем и в результате добился того, чего хотел. На осмысление ситуации процветающему, но ныне удаленному от достатка олигарху хватило десятка секунд. Устимцев взорвался:
– Вы там, у себя, на Большой Дмитровке, совсем очумели? Или это с Ильинки новая директива пришла? Мало «пожизненных» статей, что надо мной свесили? А вот это видели?!
И Кряжин снова увидел жест, который, как теперь становилось ясно, характерен для всех обеспеченных людей. Время меценатства на Руси прошло. Теперь состоятельные господа протягивают бедным руку, но не помощи.
– Бросьте, Устимцев, – поморщился следователь. – Очевидна диспропорция. Да и неприлично.
– Неприлично… – опаленный новой неприязнью к прокуратуре арестант откинулся на холодную стену, но вынужден был снова вернуться в исходную позицию, чтобы стряхнуть бархатный пепел в банку. – С чем-нибудь пооригинальней бы прибыли, что ли. А то мне без участия в киднепинге просто расслабуха, а не жизнь. И как удачно! Дяденька ребенка – представитель в Европейском суде по правам человека! И какое совпадение! Именно туда мои защитники недавно направили жалобу о нарушении моих прав! Да вы просто гении! А еще удивляетесь, что вас иногда стреляют.
Посмотрев на внимательно слушающего его следователя, он сверкнул глазами и добавил:
– А что, позвольте вас спросить, с вами еще делать? Лично я не пролил ни капли крови. Есть имена, фамилии и явки тех, кто в крови по колено! Но им объявляют амнистию, а мне готовят заключение. Вас как зовут, господин следователь?
Кряжин повторил.
– Так вот, уважаемый Иван Дмитриевич, не прокатит! Я достаточно ясно выразился? Не прокатит!
Бросив окурок в банку, он встал и заложил руки за спину.
– Альберту Артуровичу мои искренние соболезнования. Хотя уверен, что вы передадите другое.
Выходя из ворот тюрьмы, Кряжин подумал, что, если быть до конца честным перед собой, другого результата он и не ожидал. Если участие Устимцева в деле похищения сына Кайнакова – не миф, то Вениамин Геннадьевич должен был вести себя именно так. Удивление – вспышка ярости – срыв на полуоскорбления – отказ в общении. И все это должно уложиться в короткий промежуток времени, чтобы и выглядело правдоподобно, и лишнего не наговорить. На Большой Дмитровке не лохи бумагу марают. Лишнее слово – и потянется бесконечная череда подозрений.
Наступала ночь, а информации, полученной за день, хватало на добрую неделю проверок. Из наиболее перспективных направлений работы Кряжин выделил два: до сих пор не появившийся охранник Дима, о котором теперь Кряжин знал все, и «фантом Феликс», которого все знают, видят, его имя у всех на устах, но встреча с ним столь же невероятна, как и со сказочным единорогом.
Миссию по розыску Феликса Кряжин поручил группе из МУРа во главе с Саланцевым. Сам же взялся за охранника. Тем более что это направление, по мнению следователя, соответствовало и поиску ответа на вопрос, почему мадемуазель Вишон не нажала на кнопку тревожной сигнализации. Нечего и говорить, что от стола в тот момент она находилась недалеко…
Но был еще один вопрос, ответ на который Кряжин жаждал получить сильнее всего. Его дневной звонок Саланцеву – съезди, мол, найди Ремизова – был продуктом наития, ничем не обоснованного. И сейчас этот вопрос, как загнанная фокстерьером лиса, рвался наружу, не в силах найти правильного выхода: зачем понадобилось убивать охранника, дежурившего в ночь перед похищением и сменившегося утром того дня, когда исчез сын Кайнакова? Ремизов информировал преступников о событиях в доме? Сообщил что-то телохранителю Димы, вследствие чего того до сих пор не могут найти? Одним из гостей в школе был Феликс, это ясно. Один из смертельно раненных на квартире Ремизова назвал то же имя.
Ремизова убрали как лицо, владеющее если не полным объемом информации, то какой-то важной ее частью. Есть какая-то связь между гибелью Ремизова и исчезновением телохранителя Димы. Но в чем она проявилась? Или могла проявиться?
Саланцев сообщил следователю и имя директора охранного предприятия, и его манеру общаться, упустив, разумеется, пару наиболее ярких тому доказательств. А также домашний адрес Арманова. И Кряжин, уже порядком измучив Дмитрича постоянными поездками, прибыл к дому на Шелепихинской набережной.
Арманов был дома, дверь открыл без лишних подозрений, представ перед следователем с полотенцем на голове и стаканом пузырящейся минералки в руке. Впрочем, вскоре выяснилось, что это не нарзан, а растворившийся в воде аспирин «Упса». Вид у директора был подавленный. День, судя по всему, у Константина Львовича не удался, и ему было совершенно безразлично, кому и в котором часу открывать дверь. Кряжин же, бросив взгляд на запястье, машинально отметил время: «Двадцать три ноль шесть».
