– Наследник до первого сына, – горько усмехнулся Федор.
– А кто тебе сказал, что он будет? – осведомился я. – Сомневаюсь, что он вообще успеет зачать хоть одного ребенка.
Рискованно, конечно, давать такие опрометчивые обещания, ибо как оно теперь все сложится – поди пойми.
Маленький потомок древних динозавров, выпущенный мною на волю, на глазах превращался из крохотной стрекозы в здоровенного зубастого птеродактиля, и предсказывать будущее теперь нечего было и пытаться.
Однако в том, что Дмитрию не усидеть на царском престоле, я был уверен. Парень слишком нагло себя вел, чтобы ему позволили это.
Главное, чтобы до этого дня дожил сам Федор.
– …А суд свой обещаю вам вершити, яко заповедано государем, по божией правде и по совести, – донесся до меня голос царевича.
Я наперед знал все, что он должен произнести дальше, но слушал внимательно, контролируя, чтобы Годунов не увлекся и не напорол лишнего.
Ага, кажется, пора. Шаг вперед, и легкий незаметный тычок пальцем в ягодицу – закругляйся, парень.
Закончилось все именно так, как и намечалось.
Когда я выдал последнюю фразу-здравицу, прославляющую мудрость государя, даровавшего Москве и Руси такого же доброго и справедливого престолоблюстителя, как и сам Дмитрий, народ, обрадованный, что можно отвлечься на более приятное, вновь принялся горланить «Славься!» и метать в воздух шапчонки…
Уходил я довольный и только сейчас почувствовал, как смертельно устал от всех этих передряг…
Оставалось лишь с легкой завистью поглядеть на вышагивающего чуть впереди – субординация – Федора, которому предстояло откушать и предаться традиционной послеобеденной сиесте, то бишь лечь баиньки.
Мне же…
Ой, мамочки, сколько еще впереди несделанного!
Один Басманов чего стоит…
Глава 4
Этот длинный-предлинный день…
Но вначале все-таки первым делом надо узнать, как обстоят дела с Квентином, а потому до хором Годунова я продолжал сопровождать Федора.
Правда, там я особо не мешкал.
Узнав от Марьи Петровны, что у Дугласа все по-прежнему, то есть ни туда ни сюда, Архипушку перевезли на Никитскую, но за его жизнь можно не опасаться, а священник и вовсе сегодня к вечеру поднимется на ноги – рана вовсе не опасная, я засобирался к Басманову, но тут с женской половины терема спустился Федор.
У него новости были совсем хорошие.
Оказывается, Марии Григорьевне полегчало настолько, что она не просто встала с постели, но и… отправилась в царские палаты. Наверное, чтобы забрать какие-то вещи.
Разумеется, Ксения Борисовна уехала вместе с матерью, так что трапезничать придется одному, и… приглашающий взгляд.
Пришлось ненадолго задержаться, чтобы составить ему компанию за столом.
Еда была вкусной, жирный желтый балычок и черная икорка вообще таяли во рту, но аппетит отсутствовал напрочь. Жевал лишь по инерции – слишком мешали мысли о делах, которые предстояло провернуть сегодня.
Впрочем, Федор тоже не особо налегал на поданные яства. Скорее всего, в его глазах продолжала стоять картина недавнего побоища близ Царева места.
Да и помещение, где мы обедали, тоже навевало не совсем приятные воспоминания – уж слишком свежи в памяти недавние события. Конечно, убрали, помыли, да и окурить не забыли – чувствовался приятный запах каких-то восточных благовоний, но тем не менее…
Словом, не прошло и десяти минут, как мы с ним дружно перестали работать ложками и встали из-за стола.
Годунов напоследок предложил своих царских лекарей для шотландца – мол, раз уж его матушке настолько полегчало, можно смело высвободить одного или двух, но я отказался. От добра добра не ищут, и менять мою травницу на его медиков не имело смысла. На мой взгляд, она была куда лучшим врачом, поэтому я и привлек ее к лечению шотландца.
Вот царицу, как куда менее значимого для меня человека, пусть выхаживают дипломированные европейцы, а Петровна будет продолжать заниматься здоровьем самого главного.
– Отдохни… немного, первый воевода, – посоветовал я перед уходом. – Сегодня ты мне еще понадобишься, причем свежим.
– Да какой я воевода, – отмахнулся он. – Нет уж, князь. Отныне бери полк в свои руки, а Зомме пущай вторым будет. Третьего сам сыщешь.
– За доверие благодарствую, Федор Борисович, – кивнул я. – Постараюсь оправдать.
– Уже оправдал, – слабо улыбнулся он и посетовал: – Жаль, что я научился отличать истинных друзей от ложных только теперь, когда уже не в силах воздать по заслугам ни одним, ни другим. Мне б два месяца назад не Катыреву-Ростовскому
[17]
, а тебе все свое войско вручить… – И виновато посмотрел на меня.
Опосля дождя в четверг
Дам ишо медальку сверх,
Только ты уж постарайся,
Чтоб народ меня не сверг!..
[18]
—
мысленно съязвил я, но тут же одернул себя. Годунов и впрямь готов для тебя на что угодно, а ты…
Так что вслух произнес иное:
– Это не твоя вина. Не мог ты этого сделать, потому что меня не было в Москве, – успокоил я царевича и заверил: – А что до войска, то считай, что вручил, потому что ныне в нем только и есть что наш полк.
Федор прикусил губу.
– А… стрельцы? – спросил он неуверенно.
– Против Дмитрия их не повернуть, – твердо ответил я и многозначительно пообещал: – Но ими мы сегодня непременно займемся, потому и советую отдохнуть.
– Ага, – послушно согласился Годунов. – Токмо проведаю, яко там матушка, и непременно сосну часок.
На том мы расстались, и я подался к Басманову.
Почему Петр Федорович расположился именно на подворье князей Голицыных?
Мать его, рано овдовев, вторично вышла замуж за Василия Юрьевича Голицына, отца того самого боярина, которого я сегодня вывел на Пожар.
Так вот там-то, на этом подворье, и воспитывались двое ее сыновей от первого брака – Иван и Петр, так что оно было в какой-то степени родным для них.
Имелось у Басманова и свое, причем куда круче, поскольку располагалось не в Белом городе, а в самом Кремле. Его подарил Петру Федоровичу, выкупив у Клешниных, еще старший Годунов, высоко оценив заслуги боярина в деле защиты Новгорода-Северского от самозванца.
