– Quis desiderio sit pudor aut modus tam cari capitis?
[50]
– проникновенно произнес я и, не удержавшись, заметил: – Сдается мне, что и ты вчера ликовал без меры, когда прочитал то, что я для тебя приготовил. И про умысел ты тоже напрасно. Сам ведь ведаешь – его и в помине не было.
– Я-то ведаю, а вот прочие – нет, – парировал он. – И для всех них ты – убийца.
– Охотно верю, – согласился я. – Ты, государь, великий умелец nigra in candida vertere
[51]
. Но надеюсь, что во всеуслышание ты еще об этом не объявил?
– А тебе что за дело? – Он с вызовом посмотрел на меня.
– Мне – никакого, кроме заботы о твоем величестве и… твоем величии, которое непременно пострадает в связи с тем, что сегодня царь-батюшка говорит одно, объявляя человека подлым изменником, а потом…
– И что потом? – насторожился он.
– Потом будет… потом, – скаламбурил я, – а пока об этом рано. К тому же, в конце концов, тебе решать, что именно будет потом.
– Гляди, – пригрозил он, – грамотки, что ты привез, я уже разодрал…
– Списки с грамоток, государь, – невозмутимо поправил я его. – Сами они в надежном месте.
– А мне все одно, – презрительно отмахнулся он. – Кто им ныне поверит? – И торжествующе уставился на меня.
– Так уж и никто? – усомнился я.
– Никто! – отрезал он. – Так что, если ты помыслил, будто я тебе за оные тайны жизнь подарю, промашку дал. К тому ж я и не собираюсь ничего отдавать Жигмонту, а что обещал, так мало ли люди посулов раздают, когда нужда заставляет. Мнишеку – дело иное, но то тестю. Оно тоже всем понятно. Если б на дочке кого-нибудь из наших бояр женился, все одно и тогда бы тестя удоволил, потому как положено отдариваться.
– Положено, – согласился я. – И насчет обещаний при нужде тоже верно сказано. Ой сколь много ты их пораздавал. Помнится, ты и мне про Годуновых кой-что посулил. Или, как я понимаю, это тоже было не в счет?
– Передумал! Tempora mutantur et nos mutamur in illis!
[52]
– отчеканил он. – Вот и я тоже поменялся. К тому ж тесно нам двоим на Руси. Это куры под одной крышей живут в мире и согласии, а два петуха в одном курятнике – никогда! Уж так мир оный устроен.
– А придется ужиться, – ласково заметил я.
В моем вкрадчивом тоне не было притворства – только искреннее или почти искреннее сочувствие.
Впрочем, я и ранее ничуть не фальшивил, даже когда приветствовал его в самом начале. Мне действительно было радостно сознавать, что маски сброшены за ненадобностью и игра пошла в открытую, или почти в открытую.
Да и с петухами он тоже по-своему был прав. Действительно, самая прочная гарантия мира – это закопать топор войны вместе… с врагом.
Но признавать это вслух – перебор.
– Про петухов мне и впрямь невдомек – у нас, шкоцких князей, сельское хозяйство не в чести. Только я ведь тебе не все привезенное выдал. У меня ж и еще кой-что в запасе осталось.
– А боле я никому не обещался, – растерялся Дмитрий.
– Разве? – удивился я. – Неужто ты, государь, забыл про служителей истинной веры, кои тебя ныне повсюду сопровождают, а один даже принимал участие в твоем крещении? Так вот, думается мне, что промашку ты дал, «красное солнышко». Генрих Четвертый принимал католичество, потому что его подданные – католики, то есть королю некуда было деваться, а у тебя вроде как наоборот. Так что это Париж стоит мессы, а вот Москва – литургии, ты же все поперепутывал…
– А оное ты откель выведал? – оторопел Дмитрий и осекся, поняв, что вдобавок и сам проговорился.
Но я ликовать не стал – и без того все известно, так что в лишних подтверждениях не нуждался.
– Оттель же, откель и прочее, – туманно пояснил я. – Да и какая разница, откуда я все это вызнал. Тут ведь главное в ином – сколько мне ведомо.
Дмитрий зло прищурился и ехидно заметил:
– А видоки тому имеются?
– А как же! И не один! – горячо заверил я его. – Конечно, отец Каспер Савицкий промолчит или от всего отопрется – у иезуитов оно запросто. Да и папского нунция Рангони тоже разговорить не получится. Вот только не все присутствовавшие в церкви Святой Варвары столь же добропорядочные католики. Иные из них весьма корыстолюбивы и вдобавок большие болтуны.
– Зебжидовский, – прошипел он.
Хорошо работает логика у мальца, просто прекрасно. Но краковский воевода нам еще сгодится, а напакостить ему Дмитрий в состоянии, настучав королю, так что лучше обелить мужика заранее.
– Ну тут ты чересчур высоко скакнул, да пальцем в небо угодил, – усмехнулся я. – Есть и иные. Впрочем, не думаю, что ты в тот апрельский денек – кажется, это была страстная суббота, нет? – любовался служками и прочим людом из числа тех, кто был там, так что лучше не гадай, ибо бесполезно. Да и ни к чему тебе их имена.
– Народ тебе не поверит, – заявил он, вот только уверенности в его голосе не было и в помине.
– Мне – нет, – согласился я. – А тем, кто, польстившись на злато, согласился на приезд в Москву и может во всеуслышание заявить о твоем латинстве прямо с Царева места?
– Все одно – и слухать не станут! – отчаянно выкрикнул он.
– И тут не спорю, хотя и сомневаюсь – люди любопытны, так что напрасно ты… Впрочем, ведь и это далеко не все. Это тебе сейчас кажется, что хуже известий нет, но ты ошибаешься. Имеется у меня и еще кое-что. – И заботливо осведомился: – Ты как там, еще не передумал насчет Годуновых?
Дмитрий вконец обалдел. Ну да, казалось бы, все уже вывалено, в том числе и самая ужасная тайна, а ему тут обещают еще страшнее.
– Яко бы ты ни тщился, а народ не поверит никакому поклепу на меня! – яростно заорал он.
– Значит, не передумал, – вздохнул я и посетовал: – Забыл ты, государь, о том, что есть оружие пострашнее поклепа – это истина. Придется тогда напомнить, что у каждого человека при рождении двое родителей, в том числе и у тебя, причем один из них до сих пор жив… – И спохватился: – Ах да!..
Сунув руку за пазуху, я извлек из нагрудного кармана изрядно помятую и несколько сплющенную грамотку моего ученика. Вислые печати многообещающе сверкнули, отражая пламя факелов.
Дмитрий настороженно принял ее у меня, но разворачивать не спешил.
– Что здесь? – Он вопросительно уставился на меня.
– Видишь ли, – пояснил я, – мы тут с Федором Борисовичем подумали, что возвращение матери будущего государя в стольный град должно быть пышным и торжественным. В сей грамотке твой названый брат и престолоблюститель как раз и сообщает о том, что мы решили послать за нею в Горицкий монастырь аж две сотни ратников для ее почетного сопровождения.
