Он не остался бы в живых даже в том случае, если бы я заехал на подворье и мы бы с ним помирились. Разве что в этом случае смерть дала бы ему отсрочку, да и то весьма небольшую по времени – от силы на пару-тройку дней. Ну при самом благоприятном раскладе неделю или полторы.
Да-да, это предел, ибо нас, тех, кто ринулся защищать семью Годуновых от запланированного этим жестоким миром их убийства, было как раз четверо!
Четверо, которые в свою очередь стали обреченными, поскольку мир этот не потерпел вмешательства в свои дела.
Возможно, какое-то время он пребывал в нокдауне от тех смачных оплеух, которыми мы угостили его, но теперь вышел из шока и принялся мстить за столь несусветную наглость, заодно возвращая все на свои прежние места.
Причем, даже осуществляя свою месть, он действовал строго последовательно.
Вначале пришел черед священника. Тогда он первым встал на пути убийц. Он же и погиб самым первым, ударившись, как и тогда, виском, но не о ступеньку лестницы, а об угол скамьи для гребцов.
Вторым защитником был Архипушка. И он тоже погиб при схожих обстоятельствах. Только тогда стрелец просто отшвырнул мальчишку, ринувшегося на защиту Федора, ибо ничего не имел в руках, а на струге у замахнувшегося на меня ратного холопа была сабля, которой он и рубанул альбиноса.
Квентин же третий по счету.
И вновь сходство. Различие лишь в одном – на сей раз он попытался заставить врагов танцевать под ударами плети, а не сабли, вот и все. Кстати, не исключено, что если сейчас посчитать количество его ран, то оно совпадет с тем, сколько он получил тогда.
Интересно, а как поступит мир со мной?
Хотя зачем я гадаю – не далее как сегодня днем он уже поступил.
Более того, на Никольской мир пытался действовать наверняка и выставил против меня утроенное, если не упятеренное количество врагов, а сам я даже команду Дубцу отдал точно такую же, как тогда на подворье при спасении царевича самому Федору. Может, не слово в слово, но смысл…
Неслучайно мне сразу припомнилась и эта трапезная, и Годунов – все сходилось.
Выходит, попытка покушения на меня со стороны мира тоже состоялась, вот только отчего-то не принесла успеха. То ли Лада, то ли Авось, а может, оба по очереди успели выручить, взять под крыло, дважды прислав подмогу.
Или лучше не самообольщаться, надеясь на небесных покровителей?
Что ж, есть и другой вариант. Вполне допустимо, что, так скоро и удачно расправившись с тремя защитниками из четырех, мир решил напоследок, подобно сытой кошке, поймавшей четвертую мышь, слегка поиграться с нею, на время вобрав острые коготки и якобы выпуская ее на волю.
Ну-ну!
Сразу понятно, что мультик про Тома и Джерри он не смотрел. Вот и хорошо. Будет возможность – постараюсь продемонстрировать, взяв на себя одну из ролей.
Я устало вздохнул и успокоительно кивнул Квентину, чтобы он ни о чем не тревожился в своем полете к звездам. Джерри хоть и американский мышонок, но и то успешно тягался с превосходящими силами врага, а я – русский, так что мне сам бог велел.
И вообще, напрасно этот котяра так упорно стремится припереть меня к стенке. Забыл Том, что загнанная в угол мышь может запросто укусить кошку, ибо терять ей уже нечего. А уж когда Джерри вдобавок обуреваем стремлением спасти своего друга и свою любимую, то тут и вовсе…
Вон они, стоят позади меня, Федор и Ксения, взявшись за руки и доверчиво взирая на меня, так неужто не смогу их защитить?! Я невольно повел плечами, расправляя их, чтоб надежнее закрыть брата с сестрой, и, переведя взгляд на лежащего в гробу Квентина, прошептал:
– Теперь я понял, почему ты улыбаешься. Ты ушел в уверенности, что я не подведу. Пусть так. Клянусь тебе, старина, что сделаю для этого все, что смогу, и даже чуточку больше.
И поплелся спать.
Остальное можно додумать позже, когда выберусь из Москвы, которая, признаться, порядком меня притомила разнообразием подсовываемых мне «шуточек».
Поднимаясь по лестнице, еще раз напомнил себе, что теперь, когда я остался последним из защитников, каждый свой шаг надо просчитывать семь раз, а уж потом еще семь раз отмерять, ибо едва мир учинит надо мной расправу, как сразу примется за царевича.
Хотя постой!
Я застыл на месте.
Странно получается. Если следовать логике моих рассуждений, то Годунов должен был погибнуть самым первым. Или мир попросту оттягивал неизбежную грядущую расправу над Федором, довольствуясь тем, что лишь напоминал ему, когда и как он должен умереть?
Оттягивал, будто смакуя свое самое главное наслаждение.
И вновь остановился, поймав себя на ошибке. Ничего подобного!
А отравление? Выходит, и здесь все точь-в-точь в соответствии с моим раскладом.
Более того. Помнится, в официальной истории москвичам объявили, что Годуновы – сын и мать – приняли яд, так что теперь мир, недобро ухмыляясь, попытался поступить с ним в строгом соответствии с этой версией убийц, но у него опять ничего не получилось.
А не получилось, потому что перед ним вновь встали четыре защитника, причем в точно таком же порядке, как и в первый раз. Вначале отец Антоний увещевал его «не пити излиха, ибо вино суть пагуба», благодаря чему царевич на пиру худо-бедно, но воздерживался.
Затем вломившийся в мою опочивальню альбинос Архипушка содрал с меня одеяло, когда я только-только повернулся на другой бок, чтоб доглядеть сладкий сон, а потом был Квентин, определивший отравление.
А что там мне сказала ключница?
«Ежели б ты сразу не учал с него смертное зелье изгонять, а меня дожидался, все – тогда и мне бы нипочем не управиться, ибо тут кажный часец дорог…»
Часец – это минута. Не знаю, сколько бы я гадал, что именно стряслось с Федором, если бы не подсказка Дугласа. Скорее всего, так и продолжал бы считать, что это острый приступ какой-то болезни, и до прихода ключницы ничего предпринимать бы не стал.
И тогда…
Вот потому-то кто-то невидимый, сидящий там, наверху, досадливо крякнув, решил поступить попроще, вначале уничтожив нас, чтоб не путались под ногами, ибо отчаялся расправиться с Годуновым, пока жив хоть один из четырех защитников.
Хоть один…
И эту ношу мне при всем желании не удастся взвалить ни на чьи другие плечи, ибо сейчас в живых оставался всего один.
Это я.
Что ж, дважды у меня все вышло, так почему не получится в третий, в четвертый и так далее.
И еще в одном я уверился наверняка. На завтрашнем «божьем суде» верх останется точно за мной, и никаких случайностей произойти не должно, ибо, учитывая упятеренное количество врагов во второй раз, в третий мир науськает на меня не меньше полутора или двух сотен, а не одного-единственного бойца.
