Вместе с ними поехали парни, которые не принимали участия в драке на Никольской улице. Хотел отрядить туда и раненых, но куда там. Просили, как о великой милости, взять с собой, и отказать я не смог, тем более что чувствовали они себя вполне – лекарства Петровны в очередной раз сотворили чудеса.
С Барухом тоже был полный порядок. Выплатил все-таки ему Дмитрий должок, прислушавшись к моим словам о том, что своевременный возврат взятого кредита – самая лучшая гарантия быстрого получения нового.
Единственная сложность возникла с Любавой.
По счастью, дело дошло только до кнута – дыба намечалась на следующий день после моего ночного визита, а там завертелось так, что стало не до сестры Виринеи, но Дмитрий очень уж озлился на ее упрямое запирательство.
Словом, в наказание за обман государя, хоть и не доказанный, он распорядился посадить ее на хлеб и воду в один из подвалов Вознесенского монастыря и выпускать не хотел ни в какую.
Жаль было терять такой солидный козырь, но не оставлять же бывшую послушницу в беде, поэтому я твердо пообещал царю в обмен на ее свободу в течение двух, от силы трех месяцев отыскать ему келаря Чудова монастыря отца Никодима.
Только тогда он согласился.
Всерьез, и даже больше, чем я, опасаясь мести бояр, Дмитрий дал мне в дорогу сопровождающих – целых две стрелецкие сотни, причем, дабы я не подумал чего плохого, распорядился, чтоб я выбрал их сам.
Я даже не удивился этому разрешению. Кот Том продолжал забавляться с мышонком, по-прежнему пряча свои острые коготки до поры до времени. Жаль только, что он вновь выпустит их, не предупредив заранее, и поди догадайся, когда это произойдет.
Ну и пускай.
Разумеется, мой выбор пал на Чекана, у которого одним из десятников был как раз Щур, а вторую я позаимствовал у Брянцева, взяв сотню Андрея Подлесова, где служил Снегирь. Выезд я назначил через день после венчания Дмитрия – торопился, чтобы успеть во время предоставленной мне миром паузы собрать своих подопечных в одном месте, а для этого предстояло заглянуть в Ольховку.
Впрочем, за Федора со дня гибели Квентина я беспокоился гораздо меньше, уверив себя, что с царевичем ничего не должно случиться, пока я жив. Может, на самом деле и не так, но я заставил себя в это поверить, чтобы лишний раз не беспокоиться попусту, ведь сделать-то я все равно ничего был не в силах.
Кстати, как ни удивительно, но не только «божий суд», но и два других события – вначале похороны Квентина и Пепла, а затем и мой отъезд – не остались без внимания народа.
Первое собрало чуть ли не десяток тысяч – погибших защитников православного люда сбежались проводить в последний путь и с Китай-города, и с Царева, и даже с самых отдаленных слобод, расположенных в Скородоме и Замоскворечье.
Основная «заслуга» в том была самих поляков, ухитрившихся всего за какую-то пару недель с небольшим своего пребывания в столице настроить против себя буквально все население.
Моим бродячим спецназовцам стоило немалых трудов хоть как-то угомонить особо буйных, которые то и дело порывались учинить разборки с погаными латинами сразу, то есть в этот же день. Не похороны, а какая-то большевистская маевка с соответствующими призывами.
Ребятам то и дело приходилось тыкать пальцем на гробы с телами, охлаждая пыл горожан соответствующими цитатами из Библии, включая Екклезиаста-проповедника. Мол, всему свое время, и тут же напоминание про день завтрашний и «божий суд», на котором князь Мак-Альпин по поручению царевича Федора встанет горой на защиту православной Руси.
Только это и успокаивало.
Что до моих проводов…
Нет, скрывать я свой отъезд не собирался, тем более при таком стрелецком сопровождении утаить при всем желании не получилось бы, но ведь и особо не распространялся, ан поди ж ты…
С самого утра на всей улочке от моего подворья и вплоть до Знаменских ворот было не протолкнуться. Да и потом, на протяжении всей Тверской, по которой мы ехали, все обочины были тоже густо забиты толпой.
Впрочем, мне и ранее, уже на совещании с бродячим спецназом, понарассказывали, что за слухи обо мне гуляют по столице среди горожан. Честно говоря, я даже не решаюсь их цитировать.
Скажу лишь, что деяния Егория-Победоносца отдыхают, ибо то, что якобы сотворил я, ему никогда и нипочем – мало каши ел. Вот два других богатыря – Илья-пророк и Михаил-архангел – тут еще куда ни шло.
Ну а я теперь получаюсь третий. Младшой, стало быть. Эдакий Алеша Попович.
А учитывая, что действовал я по повелению царевича, то Федор у нас выходит на уровень аж…
Впрочем, касаемо места Годунова на иерархической лестнице, это уже сугубо мои личные догадки, основанные на чистой логике, – разумеется, до откровенно кощунственных сравнений никто из москвичей не дошел.
Вот и провожал меня народ в строгом соответствии с этими слухами.
Цветов, правда, не кидали, поскольку это, наверное, тут не принято, но умиленно плакали, и не только женщины – сам видел, как мужики вытирали глаза.
Мелких детишек поднимали над головами, чтоб тоже увидели и запомнили чудо-богатыря, который сумел, истекая кровью из разрубленного тела, поднять над головой десятипудового латина и грянуть его с маху о землю.
Да-да, не удивляйтесь, это, оказывается, тоже я.
Вослед же крестили практически все, ну и кланялись тоже. А еще причитали в голос. Мол, на кого я их покидаю, где теперь им искать заступу, и прочее.
Обольщаться, конечно, не стоило – толпа, как дите, сам сколько раз говорил об этом Федору. Сегодня горит от любви, а завтра полыхает от ненависти, и все же, и все же…
Приятно, черт побери!..
Но и бдительности я не ослаблял.
Если бы опасность исходила только от одних озлобленных на меня бояр – куда ни шло. Но откуда мне знать, что придумает еще сильнее обиженный на меня кот Том и когда он кинется на бедного Джерри.
Сам-то я почему-то был уверен в том, что это произойдет вот-вот, пусть не сразу за Тверскими воротами Царева города, а чуть погодя, но на второй или третий день путешествия – непременно.
Я почти угадал со сроками – очередная атака началась даже раньше, чем я прогнозировал.
Глава 32
Перекур закончился
Разумеется, мир вознамерился вновь прыгнуть на меня не просто неожиданно, но и с той стороны, откуда ожидать опасности вроде бы не приходилось.
Не думалось мне, что ляхи не успокоились. Почему-то казалось, что раз я победил, причем почти без приемов, если не считать «мельницы» в финале, то есть честно, то вопросы ко мне должны быть исчерпаны, ан поди ж ты…
Они догнали нас после полудня уже в первый день. Если считать по количеству, то ничего страшного, от силы полторы сотни, да и то навряд ли.
