Зато в том, что касалось меня, он был настроен куда решительнее. Сразу чувствовалось – он всерьез заинтересован, чтобы я побыл в Москве.
– Эвон сколь ты всего сказывал мне в Серпухове. Выходит, словеса пустые были? – попрекнул он.
Пришлось вскользь заметить, что сопротивление новшествам со стороны высокоуважаемого сената будет куда сильнее, если они вычислят, что все они предлагаются не кем иным, как князем Мак-Альпином.
– Куда проще, государь, наговорить мне все это Басманову или Бучинскому под запись, и пусть все считают, будто это исходит именно от тебя. Сейчас настрой народа таков, что люди с радостью воспримут все что угодно, если оно придумано тобой. Ну а я, понятное дело, молчок.
Понравилось – вон как довольно заерзал на своем кресле, но уже через секунду, встрепенувшись, спохватился и напомнил:
– А как же флот? Ты ж и его мне обещал? Тут одними бумагами не обойтись – умельцы надобны.
– Но и я не мастер-корабел, чтоб строить его.
– И слушать не желаю, – замахал он на меня руками. – Сам зри: во всем тебе уступаю, так что и ты меня удоволь, а потому ничего страшного с твоим ученичком не случится, коли он немного побудет в Костроме без тебя.
Раздобудь мне лучше флот —
Али лодку, али плот,
Раз уж ты такой искусный
В энтом деле полиглот!
[23]
Вот так вот – ни больше ни меньше – подай ему эскадру и все тут. Круто берет монарх. А откуда я ее – из-за пазухи, что ли, – выну?
Но я прикинул, и получалось, что положить начало всему строительству недолго. Выжать из Дмитрия соответствующие указы, согласно им организовать бригады лесорубов, которых обеспечить всем необходимым – лес действительно надо готовить загодя, и откладывать ни к чему, – и отправить через Власьева людей в ту же Англию за мастерами.
На все про все от силы день-два, не больше – это я про указы, а дальше по-любому надо ждать весны. Вот только как бы уболтать его, чтоб потом он меня не притормозил, а то ведь возьмет и выдаст еще какой-нибудь заказ.
– Нынче же приступлю, – твердо пообещал я. – Вели, чтоб заготовили бумаги на создание...
– То ты с Басмановым обсудишь, – перебил он меня, не желая слушать дальше.
Оно и понятно – всем подавай конечный результат, а нудные промежуточные стадии никого не интересуют. Однако уже на следующий день Дмитрий мрачно заметил:
– И впрямь не след тебя оставлять в Москве. Уж больно много проказ ты учинил. Ныне мне в сенате сразу четверо бояр челом били на то, что ты им превеликую потерьку чести учинил, посчитаться с тобой желают.
Посчитаться, это... Ах да, «божий суд». Ну что ж, дуэль так дуэль. Эка невидаль. И я нахально заявил:
– Мстиславский ладно – он старый совсем, так что по возрасту имеет право выставить вместо себя наемного бойца, а вот прочие пусть сами выходят с саблями.
Дмитрий насмешливо усмехнулся.
– Забыл ты, княже, что хошь и принял нашенскую веру, а покамест в иноземцах пребываешь, потому коли о «божьем суде» помыслил, то напрасно. На таковское, памятуя, как ты с паном Свинкой разделался, и я бы добро дал. Токмо Судебник мово батюшки инако гласит. – И процитировал: – Ежели который человек здешнего государства взыщет на чужеземце или чужеземец на здешнем человеке, и в том дати жеребей... – После чего насмешливо осведомился: – Дальше продолжать ли?
– Не надо, – проворчал я раздосадованно.
Получалось, дело плохо.
Тянуть жребий один раз – и то всего половина шансов на успех, каким атлетом ты ни будь, потому что тут роль играет лишь слепая удача. А тащить его четыре раза кряду все равно что разделить эту половину шансов на столько же частей, то есть выходит... Ну да, чуть больше одного шанса из десяти возможных.
Маловато, что и говорить.
Нет уж, такая рулетка не для меня, но вслух я говорить ничего не стал, вместо этого продолжая спокойно смотреть на государя – что-то еще он мне скажет.
– Я инако сделал, – снисходительно объявил он. – Поведал, что и тебе учиню столь же суровую кару, яко и они Шуйским, а потому удалю тебя с глаз моих прочь. Но, принимая во внимание твои великие заслуги по поддержанию должного порядка в Москве, будет это считаться не ссылкой, а... государевым поручением, ибо назначу тебя за пристава у Федора Борисовича Годунова. Они ж о том не ведали, вот и удоволились таковским. – И зло ухмыльнулся. – Коль по-моему не сотворили, то и по-ихнему не бывать.
Во как здорово! Не бывать бы счастью, да несчастье помогло. Ай да бояре, ай да сукины дети! Вот удружили, сами того не желая! Да и Дмитрий тоже молодчина!
– А еще я им поведал, что ныне же изорву твои вотчинные грамоты, – заметил он, норовя пригасить мою радость, и с иронией добавил: – Но ты не боись – гол яко сокол не останешься. Указ об отнятии у тебя Климянтино и Кологрива подпишу, а Ольховку за тобой оставлю. Не бог весть что, но ты ж у меня бессребреник, яко та белая ворона, потому, мыслится, с тебя и оной деревни довольно будет.
Отлично!
И тут он пальцем в небо.
Плевал я на эти вотчины, зато Ольховка...
Погоди-погоди, а как же Домнино? Но сразу вспомнил, что я ее передал Алехе, и лишний раз порадовался за себя – вовремя сработал.
– Благодарствую, царь-батюшка, – склонился я перед ним в поклоне.
Вообще-то полагалось впасть в уныние, ну хотя бы сделать вид, чтобы порадовать государя, но у меня никак не получалось – веселье упрямо лезло наружу, и поди удержи.
– К тому ж твой отъезд не расходится и с моим желанием, – проворчал он, явно злясь, что и на это мне наплевать. – Я тут вечор подумал и ажно сам себе подивился – и чего это я так рьяно настаивал, чтоб ты остался тут? Если мой друг дружит с моим врагом, то мне не следует водиться с другом. Пожалуй, и впрямь ни к чему допускать до себя муху, коя до того сиживала на змее, пущай и дохлой.
– Пусть так, – с улыбкой согласился я. – Мне-то всегда казалось, что я чуть покрупнее мухи, но раз ты считаешь, что в птеродактили не гожусь, то государю виднее.
– Перодакиль? – оторопел он.
– Это... такой древний... орел, – пояснил я. – Сейчас уже вымер... почти.
– А-а-а, – рассеянно протянул он, потер переносицу и вдруг устало и очень грустно, с какой-то затаенной печалью в голосе осведомился: – Ну а коль теперь мы с тобой уладились, можешь мне как на духу поведать истину? – И заторопился, словно боясь, что пройдет миг-другой и он уже не решится задать этот вопрос: – Почто ты так к Годунову прикипел? Чем он тебе столь шибко угодил, что ты в мою сторону и глядеть не желаешь?
Я немного замялся, но откровенность за откровенность, а там будь что будет.
