Да-да, я не оговорился, именно на немецком.
Понятное дело, что длинных фраз произнести я не мог, поскольку весь мой словарный запас насчитывал десяток слов, да и то некоторые слишком специфичные, взятые из кинофильмов о Великой Отечественной войне, вроде «Гитлер капут». Правда, один раз я ухитрился воспользоваться и ею, но уже после укладки очередного бесчувственного тела на пол.
Но если один человек бормочет что-то невнятное, а другой время от времени отвечает более разборчиво: «Шнелль» или чуть погодя «Зер гут» или «Вас?», то тут уж вовсе никаких сомнений, пока мы не подходили почти вплотную, а уж там дергаться им было поздно.
Некоторые вообще не успевали ничего сообразить, понимая, что произошло, лишь потом, будучи связанными и с кляпом во рту, когда им шепотом поясняли, что если имеется желание жить, то надо вести себя очень тихо.
Желание имелось у всех, а потому они послушно кивали и действительно лежали, стараясь даже не шевелиться, хотя возле каждого обезвреженного поста я на всякий случай все равно оставлял по одному своему человеку.
Ситуация облегчалась еще и тем, что я знал, когда должна произойти очередная смена, – они тут действовали незатейливо, разделив всю ночь на две половины, то есть в запасе, по моим прикидкам, у нас было добрых три часа.
Гуляй – не хочу.
Войти в саму опочивальню тоже труда не составило. Не понадобилось даже сносить дверь с петель, поскольку Дмитрий не запирался.
Признаться, я даже немного залюбовался его безмятежным видом – уж очень доверчиво он выглядел, да и спал совсем по-детски, лежа на правом боку, как учат своих малышей мамы. Одна рука покоилась на атласном одеяле, другая под щекой – ни дать ни взять маленький ребенок.
Но тут он открыл глаза…
Глава 21
Колдуй баба, колдуй дед…
Я представляю его ощущения – во всех углах незнакомые ратники, а на самой кровати, подле ног, пристроился князь Мак-Альпин собственной персоной.
Таращился он на меня довольно-таки долго, секунд десять, не меньше, считая, что я ему снюсь, но тут вошел еще один гвардеец, поставивший на стол два массивных подсвечника на пять свечей каждый, и, не обращая ни малейшего внимания на Дмитрия, осведомился, достаточно ли света.
Я в ответ кивнул и, обратившись к Дмитрию, для начала попросил прощения за столь бесцеремонное вторжение, пояснив, что время не терпит, иначе можно было бы явиться в обычном порядке.
Только тогда до него дошло, что все происходящее никакой не кошмарный сон.
Поначалу он, правда, стал хорохориться и даже заявил, что не собирается разговаривать с татем, который сейчас, судя по всему, и вовсе умыслил воровское дело.
– Если я и вор, то вор в законе, – все таким же вежливым тоном возразил я.
Но специфики уголовного жаргона Российской Федерации государь не ведал, а потому пропустил мою поправку мимо ушей и грубо осведомился, что мне здесь надо.
Взгляд его меж тем продолжал блуждать по стенам, не забывая и про дальние углы.
Однако довольно-таки скоро он понял, что все тщетно, поскольку мои люди еще до его пробуждения старательно поснимали и вынесли от греха подальше и пару арбалетов, и две красивые сабли, и меч, и даже – на всякий случай – висящий на стене тяжелый щит.
Нечего им тут делать.
Поняв, что драться нечем, да и в любом случае против пятерых не имеет смысла, он сменил тон, принявшись укорять меня в подлости, лживости, вероломстве, постепенно дойдя до предательства с изменой, и даже помянул мою трусость.
Последнее я опроверг сразу, резонно возразив, что трус не рискнул бы забраться в царские покои, а что до предательства и измены, то он и тут неправ, ибо никто не собирается его ни убивать, ни калечить, ни заставлять писать отречение от престола.
Прибыл же я с единственной целью – всего-навсего поговорить, а что ночью, так он сам виноват. Если бы я знал, что, явившись днем, не буду тут же посажен в темницу, то ни за что бы не стал тревожить его сон.
– И ты решил, что я тебе все прощу, после того как ты расправился с моей стражей? – хмуро спросил он.
Пришлось пояснить, что он и тут неправ, поскольку все они живы и здоровы, только связаны, да еще с кляпами во рту. Напротив, своим легким проникновением в его опочивальню я наглядно доказал, насколько они все ненадежны, тем самым предостерегая государя от настоящих воров.
– Сплошная польза от тебя, князь. – Он к этому времени достаточно успокоился, чтобы начать язвить. – А детей боярских ты поубивал тоже для их блага, чтоб они оставили земную юдоль и печали, сменив их на райское блаженство, так, что ли?
– Убивал для своего блага, – лаконично пояснил я. – На их печали и юдоль мне, признаться, было наплевать, и хотел я лишь одного – чтобы они оставили в покое меня и моих людей, на которых они напали.
– Тремя сотнями на тысячу? – иронично улыбнулся он, давая понять, что не верит ни единому слову.
– Тремя сотнями на сорок человек, – поправил я. – Да ты сам подумай, государь, где бы я разместил тысячу? У меня же струг, а не фрегат и не галеон, да и там понадобился бы не один корабль.
– Откуда мне знать, кто лжет, – проворчал он, но по глазам было видно – довод я привел в защиту достаточно убедительный.
– Пленных из их ватаг, больше похожих на разбойничьи, мои люди не далее как нынче вечером уже привели на подворье Петра Федоровича. Думаю, что они расскажут подлинную правду о случившемся.
Он задумался, но ненадолго, почти сразу перейдя к второму обвинению:
– А казна? Она тоже сама залезла в сундуки престолоблюстителя или все-таки ты ей немного подсобил?
Пришлось напомнить про его разрешение взять с собой в Кострому украшения и столовую посуду, но, не дожидаясь новых упреков относительно трона и золотых статуэток, я заверил его, что, коль казна столь сильно оскудела, хоть времени прошло всего ничего, можно вернуть все, что государь потребует.
– Хотя будет гораздо лучше, если ты оставишь все как есть, а престолоблюститель в качестве пени обязуется приступить к строительству твоего военно-морского флота целиком за свой счет. Поверь, государь, что корабли и прочее тебе обошлись бы куда дороже, чем пара-тройка жалких блюд и братин, пусть даже и тонкой работы.
– А… царевна? – с легкой запинкой спросил он.
Я достал из-за пазухи грамотку Ксении Борисовны и со словами: «Чти сам», – протянул ему, махнув ратникам рукой, чтобы они удалились, и как бы между прочим заметил:
– Что-то душно тут у тебя, государь. О, а что у тебя вон там на подносе – случаем, не квасок?
Дмитрий кивнул, продолжая читать.
– Надеюсь, ты дозволишь гостю сделать пару глотков из твоей царской братины?
Не дожидаясь согласия, я зачерпнул серебряным ковшиком и плеснул в небольшой кубок холодненького кваску.
