Помнится, ключница говорила, что особой разницы нет – сколько выпьешь, столько и выпьешь, но я все равно налил себе меньше половины, зато пил неторопливо, маленькими глотками, смакуя, но Дмитрий не отреагировал и не соблазнился, продолжая читать.
Что ж, будем тянуть время и надеяться, что рано или поздно он все равно выпьет квасу с заранее разведенным в нем зельем, иначе все мои жертвы окажутся напрасными.
Читал он грамотку недолго – царевна почти не указывала подробностей, ссылаясь преимущественно на морок и свой внезапный испуг. Получалось почти как в кинокомедии. Только там упал, потерял сознание, очнулся – гипс, а тут: «Была в келье, туман, потеряла сознание, очнулась – струг».
– Прямо как та девка-монахиня, – скривился он, давая понять, что не верит ни ей, ни царевне.
Это мне было как раз на руку, потому что я и пришел, чтоб наглядно доказать обратное.
Но для начала я попрекнул его в неверии и напомнил, что мне как-то раз уже довелось рассказывать ему о своем умении творить кое-какие чудеса.
– Сегодня особая ночь, поэтому, если ты жаждешь воочию убедиться, я могу показать тебе кое-что. Если ты не боишься, разумеется.
Дмитрий вспыхнул от злости:
– Тебе ж ведомо, что я не из трусливых!
– Так-то оно так, но тут иное, не совсем человеческое, – пояснил я.
– Что же, дьявола вызовешь? – усмехнулся он.
– Дался он тебе, – равнодушно отмахнулся я. – Мы и без него как-нибудь управимся.
– Тогда сам в кого-нибудь превратишься, – предположил он.
– И без этого обойдемся, хотя… – Я сделал вид, что задумался, и внес предложение: – Коль тебя так интересуют превращения – изволь. Вот только обратно уже ничего вернуть не получится, согласен?
– Ну? – отозвался он и насмешливо прищурился.
– Тогда смотри сюда. Видишь, у меня в руках три веревочки? Они не простые – наговорные. Длина их на самом деле – человеческая жизнь. Вот эта, самая длинная, – Федора Борисовича Годунова. Другая, покороче, – моя. Третья, совсем маленькая, – твоя.
– Что ж ты меня так обделил? – усмехнулся Дмитрий и – удача – встал с постели, чтобы налить себе квасу.
– То не я – судьба, – пояснил я, радостно наблюдая, как он выпивает почти полный кубок. – Но, коль есть желание, их можно изменить. Увы, но просто нарастить не получится – для этого я должен был изучать магические науки лет десять, а то и все двадцать, но отнять от одной жизни и прибавить к другой могу. Правда, необходим особый заговор, но я его знаю.
– И что, так вот легко взял и убавил или прибавил? – засмеялся Дмитрий.
– Это совсем нелегко, – возразил я и принялся рассказывать.
Согласно моим словам выходило, что помимо знания нужного заговора требуется, чтобы Сатурн вошел в прямой угол с Луной, а котангенс Юпитера прошел десять градусов Тельца и приблизился к квадранту Марса. Кроме того, косеканс Венеры должен быть в синусе…
Пока я рассказывал ему эту невообразимую чушь, мои руки продолжали ласково поглаживать веревки, то и дело пропуская их между пальцами и подходя к самому опасному моменту.
– Если бы перед тобой сейчас было звездное небо, – я задрал голову к низенькому потолку, и Дмитрий машинально последовал моему примеру, – то ты и сам увидел бы, что именно этой ночью все, что я тебе описал, совпадает, каковое случается крайне редко, всего раз в несколько десятков лет, и в этом еще одна причина моего ночного появления у тебя – откладывать было никак нельзя.
Мой голос журчал монотонно и убаюкивающе, а пальцы сноровисто делали десятки раз отрепетированное, пряча самую маленькую веревку в рукав кафтана.
– А теперь мне осталось произнести… – Я закашлялся, и тут дверь открылась и в проеме показался силуэт Дубца.
– Княже, дозволь нам тут покамест… – робко обратился он ко мне, но я перебил, возвысив голос:
– Ничего не дозволяю. Стойте где стоите и ни шагу никуда. Да чтоб сюда тоже ни ногой, пока сам не позову!
Дубец послушно кивнул и тут же исчез, прикрыв за собой дверь.
Умница!
И голос у парня звучал вполне естественно, и испуг на лице он изобразил правдоподобный. Нипочем не заподозрить, что и тут тоже все заранее обговорено и отрепетировано, чтобы еще раз отвлечь Дмитрия, а за это время пропустить самую длинную веревку через перстень на пальце.
Обычный фокусник в таком не нуждается, поскольку, спрятав одну из веревок, он не разрезает длинную, а просто зажимает ее на сгибе и демонстрирует одинаковость всех трех, после чего, вновь ловко манипулируя, извлекает третью веревку, якобы возвращая их в первоначальное состояние.
У меня иное.
Мне надо было показать, что возврата не будет, а для этого требовалось разрезать длинную напополам, чтоб куски уравнялись со средней, которая была вдвое короче.
Вопрос заключался в том, чем и как ее полоснуть, чтоб незаметно. Рисковать и зажимать в руке что-то острое вроде кусочка лезвия было нельзя, поскольку, находясь на пути в Москву, я не рассчитывал на столь благоприятные условия – ночь, полумрак от колеблющихся свечей, полусонный Дмитрий и так далее.
Изрядно поломав голову над этим вопросом, я пришел к выводу, что самым лучшим будет остро заточенный край оправы перстня. Самое то, поскольку его не надо ни прятать, ни скрывать, ни бояться выронить в самый неподходящий момент.
А уж незаметно поводить веревкой, перерезая ее, это мы как-нибудь управимся, благо, что время не лимитируется – бормочи себе заговор, пока не разрежется.
Правда, во время тренировок я успел дважды обрезать себе палец – грань-то не разбирает, что перед нею, но потом нашел выход из положения, стянув перстень, пока не нужен, с руки и надев его на палец перед самой опочивальней.
– А вот теперь слушай, – произнес я таинственно. – Ом мани падре ву, и ты, Будда, освяти мое слово во имя солнцеликого Заратустры, подобного Кришне, и лучезарного, как Осирис, и уравняй то, что неравно изначально, ибо Перун…
Говорил я сравнительно недолго, после чего выпустил из левой руки разрезанную веревку вместе со второй и показал Дмитрию три штуки почти одинаковой длины. Не совпадали они на какую-то пару миллиметров, но это даже хорошо.
– Как видишь, государь, теперь наши жизни почти уравнялись. Более того, твоя – смотри внимательнее – оказалась даже чуть длиннее остальных. Выходит, ты проживешь на седмицу дольше, чем престолоблюститель, и на две седмицы больше, чем я. – И сразу принялся связывать их друг с другом.
– А это еще зачем? – довольно-таки равнодушно спросил он.
– Лишняя предосторожность, – пояснил я. – Так сказать, на всякий случай, поскольку ты этого сделать не захочешь, сокращая свою жизнь, а знающие люди, которые учили меня этому, тоже навряд ли станут что-либо менять. Да и не смогут они этого сделать, пока Альдебаран не уставится своим сверкающим красным глазом на Алголь, а Вега не устремит свое синее око на Арктур, и желтая собака Сириус не залает на Кронос-Сатурн, но… – Я поднес один из концов связанных веревок к свече. Дождавшись, пока огонек разгорится и дойдет до первого узелка, я пояснил: – Теперь, государь, все наши жизни связаны в одно целое. Правда, моей суждено закончиться чуть раньше, чем твоей, но тут уж ничего не попишешь. – И я невольно поморщился – острая кромка перстня снова больно впилась мне в кожу.
