Дескать, пращур их не кто иной, как Андрей – родной сын Ярослава Всеволодовича и брат Александра Невского. Более того, и потомство Андрея тоже не раз правило Русью. То есть по всему выходит, что род Шуйских даже среди других именитых родов «яко адамант
[30]
среди простых камней», как в заключение своей речуги высокопарно отозвался о нем митрополит.
Я молчал, прикидывая, сколько времени угрохал Василий Шуйский на тщательный инструктаж митрополита. Судя по подробностям, обильно им цитируемым, получалось, что не один день.
Интересно только, чем взял его боярин? Радением за православное дело или намекнул на возможность прокатиться на осле?
[31]
Последнее возражение, последовавшее уже со стороны Федора и касающееся почтенного возраста жениха, было митрополитом отметено как глупое. На его взгляд – интересно только, с каких пор, хотя да, со времени последнего пребывания в Вятке, – Василий Иванович находился как раз в той благодатной поре своей жизни, когда успел приобрести изрядный житейский опыт и мудрость, но при этом отнюдь не утратил мужской силы.
Федор, заложив руки за спину, в задумчивости несколько раз прошелся по трапезной, искоса поглядывая на меня и явно ожидая подсказки, как поступить. Вообще-то вопрос не принципиальный, и, если бы брат Ксении знал все подробности нашего путешествия, он бы сейчас тоже особо не заморачивал себе голову – подойдет в качестве жениха Шуйский или нет, но раз мой друг просит о помощи…
– Дозволь слово молвить, престолоблюститель, – попросил я и после его кивка напомнил: – Ежели столь высокопоставленное духовное лицо, к тому же известное своим благочестием и славное праведной жизнью, – я вежливо склонил голову в сторону Гермогена, – считает, что князь и боярин Василий Иванович Шуйский неповинен в попытке отравления тебя и государя, то сомневаться тут нечего. Да и во всем прочем тоже в словах его слышится мудрость. Получается, что и впрямь, судя по всему, Василий Иванович – самый наилучший выбор для твоей сестры, а потому при одновременном сватовстве всех тех, кого ныне я упомянул в беседе с владыкой, мыслю, что предпочтение по здравом размышлении надо отдать именно ему.
У Федора даже рот от неожиданности открылся. Наверное, он в тот момент ушам своим не верил – неужели и самый ярый ненавистник Шуйского переметнулся на его сторону?
– Ранее ты сказывал… – не удержавшись, начал было он, но я поспешил перебить царевича:
– Ранее ни тебе, ни мне не доводилось слышать казанского митрополита. Посему, ежели сама Ксения Борисовна даст согласие Шуйскому в случае его сватовства, и тебе перечить не след.
– Пущай так, – охотно кивнул Годунов, мгновенно сообразив, к чему я клоню.
– А уж ее согласие и вовсе ни к чему, – ворчливо отозвался митрополит. – Ныне ты, Федор Борисович, ей в отца место и должон сам рассудить, где ей благо. Где это слыхано, чтоб девка сама решала, с кем ей идти под венец?!
– Я, конечно, иноземец, многих обычаев не ведаю, но неужто при венчании священник не спрашивает невесту, имеет ли она искреннее и непринужденное желание и твердое намерение стать женой? – припомнился мне один эпизод из студенческих лет, когда довелось присутствовать на венчании сокурсника.
– Ну вопрошает, – насупился митрополит.
– И что же Ксения Борисовна, если сама не желает этого брака, может ответить священнику? Что желания она не имеет, но повинуется воле брата?
– Тут надлежит помнить и о том, что дондеже
[32]
… – снова начал Гермоген, но я торопливо перебил его очередное углубление в дебри церковнославянского языка, вовремя вспомнив и добавив новое возражение:
– К тому же Федор Борисович еще и подданный нашего царя-батюшки, а тот прилюдно повелел, и ты, владыка, тоже тому свидетель, что дарует сестре престолоблюстителя вольный выбор будущего мужа. А нарушить царское повеление тоже тяжкий грех.
Вот так. Пусть и тут крайним будет Дмитрий. Интересно, что теперь возразит мне митрополит?
Гермоген уставился на меня. Суровый взгляд из-под густых кустистых бровей не сулил ничего хорошего. Такое ощущение, что он очень жалел об отсутствии сабли на боку, ибо с ней все вопросы разрешить было бы намного проще и быстрее. Ну да, если по поводу добровольного и искреннего желания невесты он мог вступить в дискуссию, то приказ Дмитрия крыть нечем.
К чести митрополита и справедливости ради замечу, что он не сдался и после некоторого раздумья заметил, что даже при вольном выборе Ксения Борисовна, как умная и послушная сестра, непременно прислушается к мнению своего брата. Если тот убедительно его выскажет, то навряд ли она станет противиться.
Федор, покосившись на меня, лишь нехотя пробормотал, что он конечно же скажет Ксении Борисовне то, что думает, а уж далее…
– И ты вправду считаешь, что Шуйский неповинен? – первое, что он спросил у меня, как только мы остались одни. – Хотя да, ежели он и на исповеди сказывал, то, наверное, и впрямь…
– Никаких «наверное», – перебил я. – Готов поклясться перед иконами, что отравление тебя с Дмитрием – его рук дело. В смысле, травили другие, но по его повелению.
– А исповедь?
Я равнодушно пожал плечами:
– Ну и что? Подумаешь, исповедь.
– Не-эт, – возразил Годунов. – Митрополит верно сказывал – на таковское даже головник не отважится. Лгать и без того смертный грех, а уж ложь господу…
– Головник, может, и не отважится, а Шуйский… – усмехнулся я. – Не далее как четыре месяца назад, в мае, он, выйдя на Лобное место, заявил, что при всех целует крест в том, что царевича Дмитрия нет на свете и он сам, своими руками положил его тело в гроб, а тот, кто называется теперь этим именем, – расстрига, беглый монах, наученный сатаною и осужденный на казнь за свои мерзкие дела. Так?
Федор молча кивнул, соглашаясь. Я усмехнулся и продолжил:
– А уже в начале июня – меня в тот день как раз освободили из темницы казаки Корелы…
– Не вспоминай, стыдно, – поморщился Годунов.
– Тебе нечего стыдиться, твоей вины в этом нет, – возразил я. – Да и не о том сейчас речь. Я просто хотел напомнить, что и месяца не прошло, как Шуйский снова вышел на Лобное место и снова целовал крест, только уже на том, что твой батюшка послал убить царевича, но его спасли, а вместо него зарезали поповского сына. Это слышал и я. Как мыслишь, неужто человек, способный открыто и прилюдно лгать, при этом призывая в свидетели бога, побоится обмануть на исповеди, если ложь ему выгодна?
– Но тогда почто ты…
– Ты забываешь, что нам сейчас надлежит держаться тише воды и ниже травы, чтобы никто не мешал и чтоб, когда пробьет нужный час, у тебя было поменьше врагов, которых, к сожалению, хватает и без Шуйского. Да и не в нем, если разобраться, дело, – пояснил я. – Гермогену мы навряд ли что докажем, очень уж рьяно ратует он за опального боярина, а духовенство на Руси – это не просто сила – силища.
