Улица Монмартр, обычно крайне оживленная, сегодня была пустынна. Даже аромат свежеиспеченного хлеба, исходивший из булочной, занимавшей первый этаж в доме Ноблекура, утратил свои чары, навевавшие мысли о покое и домашнем очаге. Вдохнув горячий запах, Николя неожиданно ощутил вонь, исходившую от мокрого пепелища, и жуткий солоноватый запах крови, повисший над площадью Людовика XV. Кто-то из караульных офицеров отдал ему свою кобылу, норовистую, прядавшую ушами и немедленно попытавшуюся скинуть всадника. Бурдо остался на месте — помогать спешно прибывавшим квартальным комиссарам.
Повинуясь первому побуждению, Николя готов был мчаться к Сартину на улицу Нев-Сент-Огюстен, но вовремя вспомнил, что, несмотря на серьезность момента, генерал-лейтенант вряд ли будет рад, когда он явится к нему в разодранной одежде и с лицом, выпачканным сажей. Всегда в безупречном костюме, Сартин не прощал слабостей себе, чтобы иметь право не принимать во внимание слабости своих подчиненных. Служба королю прежде всего, и даже если вы ранены, промокли и весь в грязи, это не дает вам право рассчитывать на поблажки. Напротив, подобное нарушение приличий не пойдет на пользу тому, кто осмелится прибыть к нему в неподобающем виде. По мнению Сартина, пренебрежение внешним видом свидетельствовало отнюдь не о мужестве и преданности делу, а всего лишь о беспутстве, бесстыдстве и безалаберности, а также о нарушении заведенных порядков, для поддержания и сохранения которых, собственно, и создана вверенная ему служба.
На колокольне церкви Сент-Эсташ пробило семь, когда Николя бросил поводья своей клячи мальчишке булочника, сидевшего у ворот дома Ноблекура и усердно считавшего ворон. Пройдя в кухню, он увидел свою служанку Катрину: сидя на табурете возле плиты, она крепко спала. Похоже, сегодня ночью она не ложилась вовсе. Наверное, она услышала о разыгравшейся трагедии и захотела дождаться его возвращения. Почтенная Марион, кухарка Ноблекура, освобожденная от тяжелых работ в силу преклонного возраста, вставала все позднее и позднее, равно как и Пуатвен. Бесшумно проскользнув во двор, он, следуя летней привычке, вымылся под струей воды из насоса. Потом на цыпочках поднялся к себе в комнату, чтобы переодеться и причесаться. У него мелькнула мысль зайти к бывшему прокурору и рассказать о случившемся, однако он быстро от нее отказался, вспомнив, что ему придется не только рассказать обо всем подробно и обстоятельно, но и ответить на тысячу вопросов. Он пожалел, что Сирюс, маленький серый спаниель с волнистой шерстью, больше не приветствует его. Те времена, когда собачка с радостным лаем выскакивала ему навстречу, остались в прошлом. Теперь при появлении Николя состарившийся и наполовину парализованный пес сообщал о своей радости лишь слабым вилянием хвоста. Большую часть времени он проводил на вышитой подстилке рядом с хозяином, откуда — по-прежнему внимательно и зорко — наблюдал за всем, что происходило вокруг.
Задумываясь о неумолимом беге времени, Николя понимал, что вскоре ему придется попрощаться с этим свидетелем его первых шагов на поприще избранного им ремесла. Неожиданно он обнаружил, что жалость, охватывающая его при мысли о Сирюсе, позволяла ему отвлечься от мыслей о других неминуемых потерях. Осторожно опустив на колени Катрины записку, где он коротко объяснял служанке, что случилось, он бесшумно вышел из дома. Когда Николя забирал у мальчишки свою норовистую конягу, тот с улыбкой протянул ему горячую, только что из печи, булочку. С наслаждением проглотив ее, он вспомнил, что вчера не обедал. Рот наполнился восхитительным вкусом свежего сдобного теста. «Что ж, жизнь не так уж и дурна. Carpe diem!»
[9]
, как не устает повторять его приятель Лаборд, большой любитель танцовщиц, изысканных ужинов и произведений искусства. В свободное время этот сибарит сочинял оперу и писал книгу о Китае.
В особняке на улице Нев-Сент-Огюстен царило небывалое оживление, свидетельствуя, что хозяину его уже доложили о ночных событиях. Перескакивая через две ступеньки, Николя взбежал по лестнице. Его встретил старый камердинер; вид у него был удрученный. Он давно знал Николя; для него молодой человек являлся частью привычной для него обстановки.
— Наконец-то, господин Николя. Полагаю, господин де Сартин ждет вас. Я очень взволнован, ибо впервые за много лет он не потребовал принести ему парики. Неужели дело столь серьезно?
При упоминании о невинной страсти начальника Николя улыбнулся. Нарушая все заведенные в доме привычки, служитель провел его в библиотеку. Николя, всего раз получивший возможность побывать в этой комнате, помнил, как его поразили ее изысканные пропорции, книжные полки из светлого дуба и расписанный Жувене
[10]
потолок. Впервые он увидел работы этого художника в здании Парламента Ренна, куда он сопровождал своего опекуна, каноника Ле Флока. И теперь, когда дела службы призывали его в Версаль, он всегда старался выкроить время, дабы заглянуть в новую королевскую часовню и полюбоваться расписанной Жувене кафедрой. Тихо постучав в дверь и не получив ответа, он вошел и увидел, что в библиотеке никого нет. Неожиданно откуда-то сверху раздался голос Сартина. В черном костюме, с напудренными волосами, начальник полиции, скрючившись, сидел на верхней ступеньке лестницы и просматривал книгу в красном сафьяновом переплете с гербом Сартина, украшенном тремя сардинками.
— Приветствую вас, господин комиссар.
Николя вздрогнул; упоминание его должности свидетельствовало о крайнем раздражении начальника, вызванном, впрочем, скорее, непреодолимыми обстоятельствами, нежели им лично.
Сартин поднял голову и задумчиво уставился в потолок. Решив, что он достаточно отдал дань уважения молчанию начальника, Николя начал свой отчет. Назвав число погибших, приблизившееся к утру к сотне, он заметил, что, по его мнению, цифру эту следует умножить на десять, ибо многие раненые вряд ли сумеют оправиться от полученных повреждений.
— Я знаю, вам вместе с Бурдо удалось сделать почти невозможное. Поверьте, для меня очень важно, что вы там были и в случае необходимости можете сказать свое веское слово в защиту нашего ведомства.
Заметив, насколько Сартин взволнован, Николя понял, что бедствие имело гораздо больший размах, чем он предполагал. Сартин так редко бывал доволен, что каждое его одобрение почиталось за великое событие. Во всяком случае, ни во время расследования, ни во время повседневной работы генерал-лейтенант никогда никого не хвалил. Видя, как начальник машинально то открывает, то закрывает книгу, Николя догадался, что тот пребывает в нерешительности.
Сартин начал шепотом, словно обращаясь к самому себе:
— «Мне удалось дожить до исполненья всех моих желаний, воображеньем смелым порожденных…»
Усмехнувшись про себя, вслух Николя продолжил:
— «…лучше по-своему служить ему, чем править им так, как хочет чернь».
Захлопнув с сухим стуком книгу, Сартин неспешно спустился с лестницы, подошел к Николя и с иронией в голосе нарочито сурово произнес:
