— Вы видели тело?
— Этого еще не хватало! С меня и капельки крови достаточно, чтобы рухнуть в беспамятстве.
Николя рискнул испробовать одну из своих уловок, нередко приносившую неплохие результаты.
— Вы были в нее влюблены?
Ответ последовал незамедлительно, однако не тот, которого он ожидал.
— В эту девчонку? Конечно, нет. Надо вам сказать, господин комиссар, с тех пор, как я состою на службе у господина герцога, мне удалось кое-что скопить. И мне нужен кто-нибудь посолиднее, чем эта тощая вертихвостка. Но та, другая, и знать меня не хочет. Они все грели ему постель, и та тоже, как и остальные. Мне, конечно, жаль, да и нравится она мне по-прежнему, но она обо мне и слышать не хочет.
— О ком вы говорите?
— Я говорю, что Эжени спуталась с Миссери. Конечно, она получила отставку, но в мою сторону все равно не смотрит.
Ну и история, подумал Николя. И задал следующий вопрос:
— Где вы были этой ночью?
— У себя в комнате.
Николя отправился к себе в кабинет, размышляя по дороге, стоит ли сообщать министру о первых результатах. Разумеется, Ла Врийер хотел быть в курсе событий, но ведь он, по сути, не узнал ничего, что могло бы подстегнуть интерес министра к расследованию. Вряд ли стоит утомлять его мелкими подробностями и противоречивыми показаниями. По примеру Сартина, герцог де Ла Врийер не интересовался следовательской кухней; ему требовались обоснованные доводы. Так что с докладом лучше повременить.
Николя смотрел на огонь. Мысленно он вновь возвращался в Геранд, в годы своего детства, когда он, сидя у камина, с восторгом наблюдал, как прогоревшая куча поленьев рушится, вздымая облако золы и искр. Он пришел в себя, когда на улице совсем стемнело. Стены дома источали глухую ненависть, и это ощущение тяжким грузом давило ему на плечи. Воздух был напоен ядом зависти. Свидетели имели причины испытывать неприязнь и к жертве, и к дворецкому. И все же он сомневался, что решение загадки следует искать в стенах особняка Сен-Флорантен. Какова роль таинственного незнакомца, чьи кровавые следы привели его на карниз, опоясывавший стены дома? Если, конечно, эти следы не преследовали цель отвести подозрение от обитателей особняка и направить сыщика на ложный путь. Он размышлял долго. Когда в комнату, освещенную слабыми отблесками догоравших поленьев, вошел Бурдо, Николя сидел, подперев рукой подбородок, и смотрел в никуда.
— Удачная охота, Пьер?
— Привратник Жак Блен, двадцать восемь лет, молодой, хорошо сложен, первый парень на деревне, приударял за горничной, — с порога доложил Бурдо. — Ничего не видел. Сбегал за врачом на улицу Сент-Оноре. Ненавидит Миссери, как, впрочем, и остальную челядь. Поистине, этот дом — настоящая клоака!
— Что еще?
— Еще? Рагу из трех кроликов для одного. Я видел шкурки, висящие у него на окне. Он любезно пригласил меня отведать рагу.
— Приправа была достойна блюда?
— Соус оказался жидковат. И не покрывал все кусочки.
— И какие вы сделали выводы?
— Когда я дома делаю рагу из кролика, я в последний момент добавляю в него смесь крови с уксусом, отчего мясо становится более плотным, а соус приобретает консистенцию и цвет. Тем не менее три кролика для одного мне показалось многовато. Впрочем, он предложил мне добавки.
— В доме есть крольчатник?
— Да, во внутреннем дворе.
— Надо посмотреть. Что еще интересного?
— Полагаю, вы заметили, что я кое-что взял из комода дворецкого. Вот эти штучки.
Инспектор положил на одноногий столик две коробочки. Николя нагнулся, желая лучше их разглядеть.
— Ого! Афродизиак Султана и пастилки с кантаридином. Господин Миссери боялся оказаться не на высоте!
— Но это еще не все, — продолжал Бурдо. — В комнате Маргариты я нашел в шкафу мешок свечных огарков и остатков фитилей. Да, тут и вправду приторговывали хозяйским добром, но виновницей была жертва!
— Три кролика для одного, донжуан, жаждущий взбодриться, и свечные огарки. Однако! Наши знания о здешних нравах расширяются, а дело запутывается еще больше.
IV
ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО
Что полезного могу я извлечь из трупа, оставленного без погребения?
Цицерон
Пристроившись за маленьким столиком в спальне Ноблекура, Николя налил себе второй стакан кларету и принялся за третий кусок майнцской ветчины. Домой он вернулся поздно, но Катрина быстро собрала полуночнику сытный ужин и накрыла его в спальне хозяина дома, который, предупрежденный Сирюсом, позвонил и сказал, что не ляжет спать до тех пор, пока Николя не зайдет к нему для вечерней беседы. В его возрасте спят мало: то боли мучают, то воспоминания, коих за долгую жизнь накопилось немало, как счастливых, так и горьких. Во время этих поздних бесед, доставлявших бывшему прокурору необычайное удовольствие, Николя, безгранично доверявший своему собеседнику, посвящал его в перипетии расследований и внимательно прислушивался к его прозорливым замечаниям. С недавних пор жизнь почтенного магистрата ограничивалась стенами его дома; исключение составляли редкие парадные визиты и ежедневные короткие прогулки, прописанные женевским доктором Троншеном. Сам он устраивал за год несколько торжественных приемов, и тогда стол его, всегда открытый для друзей, ломился от изысканных яств.
Расправившись с ветчиной, Николя приступил к песочным пирожным с апельсиновой прослойкой и миндальному кексу, облитому блестящей сахарной глазурью. Два вожделеющих взора вперились в исчезающие лакомства: один принадлежал хозяину дома, чей приоткрытый рот свидетельствовал о неизбывном желании приобщиться к трапезе, а другой — кошечке Мушетте, устроившейся на коленях у Николя. Со времен тяжелого детства, наполненного борьбой за пропитание, киска сохранила ненасытный аппетит; ее привлекала любая пища, и она с удовольствием поглощала еду, которую представители кошачьей породы обычно даже в рот не берут. Сирюс, открывший в себе педагогические наклонности, наблюдал за своей юной подругой, готовый в любую минуту ласково, но твердо преподать ей достойные манеры. Старый песик был обязан ей второй молодостью; знаток хозяйских привычек, он с появлением киски взял на себя обязанности старшего в доме. Фыркнув, Ноблекур поправил ночной колпак, словно стряхивая очарование, произведенное на него сладостями и вином, и аккуратно налил себе ароматного отвара из китайского чайничка с двойными фарфоровыми стенками, между которыми находилась горячая вода, поддерживавшая нужную температуру содержимого чайника.
— Увы! — вздохнул он, сделав глоток отвара. — Вот меня и посадили на диету великого короля! Компот из слив и настой шалфея. Сам Фагон
[10]
не смог бы ничего убавить.
— Уверен, обед и ужин у вас более разнообразны, — заметил Николя.
