— Могу я узнать, кто сообщил вам об этих событиях?
— Моя сестра Элен, монахиня из монастыря Сен-Мишель. Вы ее знаете, ибо вы с ней встречались.
Последние слова были произнесены с горькой иронией.
— Следовательно, вам рассказали, сколь серьезные обвинения нависли над вашим зятем? — спросил Николя.
— Я не могу поверить, что он способен на такой кошмарный поступок. Согласен, он вспыльчив, не слишком честен, мнителен, у него тяжелый характер, но убить он не может. Он, конечно, распутник, но не убийца.
Николя по достоинству оценил ловкость, с которой хозяин дома, порицая зятя, избегал обвинять его. Тем не менее портрет был нарисован не самый приятный.
— Вы продолжаете поддерживать отношения?
— Крайне редко.
— Уточните.
— Во время мессы в годовщину смерти сестры.
— Возможно, у вас есть общие интересы? Полагаю, вам известно, что в поисках истины мне пришлось ознакомиться с делами вашей семьи. Миссери досталось состояние вашей сестры. Поправьте меня, если я ошибаюсь. И в случае его смерти это состояние возвращается в семью.
— В зависимости от того, женится он еще раз или нет. Это важно, сударь.
— Полагаю, вы намекаете на риск, возникший из-за его связи с одной из горничных из особняка Сен-Флорантен, в которую он влюбился без памяти?
— Совершенно верно. Только давайте внесем ясность: если вы намекаете, что зять мой убит, потому что его связь затрагивала наши интересы, вы идете по ложному пути, ибо сами сказали моей сестре, что его рана — пустячная царапина.
Дюшамплан говорил сдержанно, хорошо поставленным голосом и устремив взгляд в пустоту; он ни разу не посмотрел в глаза комиссару.
— Совершенно верно, сударь, — произнес Николя. — Но пока я услышал всего лишь об интересах, связывающих вас с зятем. Мы говорили о состоянии вашей сестры. А вы сами-то чем занимаетесь?
— Я управляю собственными деньгами: получаю доходы от ренты ратуши и доходы от участия в компаниях, где являюсь администратором.
— Каких компаниях?
— Вы намерены превысить свои полномочия? Меня знает и оказывает мне покровительство сам монсеньор принц Конде.
— Вы являетесь одним из слуг его дома? — насмешливо поинтересовался Николя.
— Мы с принцем, — надменно произнес Дюшамплан, — сообща участвуем в предприятии, целью которого является снабжение города водой.
— Мне известно лишь одно такое предприятие, но его возглавляют братья Перье, которых поддерживает герцог Орлеанский.
Собеседник, казалось, изумился такой осведомленности Николя.
— Вы плохо разбираетесь в этом вопросе, есть и другие компании.
— Так вы участвуете и в других компаниях?
— Например, в компании по эксплуатации фиакров.
— И это все?
— Еще я являюсь администратором королевской лечебницы Бисетр.
— Хорошо, — произнес Николя, — полагаю, с этого рода вопросами мы покончили. Где вы были ночью с воскресенья на понедельник?
— Дома, вместе с женой и сестрой.
— Вы никуда не выходили?
— Никуда. Мы легли спать около одиннадцати.
Николя отметил, что собеседник его не назвал точного времени. В сущности, его ответ даже не противоречил заявлению его сестры, сообщившей, что они легли в десять. Она всего лишь «умолчала», что, покинув монастырь, провела ночь дома в семье.
— Когда вы говорите «мы», вы подразумеваете также вашего брата Эда?
— Мой брат молод, у него свои развлечения, мы в них не вмешиваемся. Его комнаты на антресолях, и у него свой вход.
— А на следующий день он вернулся?
— Не знаю. Он приходит, уходит, иногда его не бывает несколько дней, потом он возвращается… Он словно блуждающий огонек, я отношусь к нему как к непоседе…
Рот его сложился в гримасу, призванную обозначать улыбку.
— Мне бы хотелось побеседовать с вашей женой, — произнес Николя.
— Она отправилась с визитом.
Ответ прозвучал слишком быстро. Видимо, хозяин решил, что для первой встречи они узнали достаточно. Николя встал, но Семакгюс задержал его.
— С вашего разрешения, господин комиссар. Господин Дюшамплан упомянул компанию по использованию фиакров. О какой компании идет речь?
— О предприятии по эксплуатации фиакров.
— В Париже правом эксплуатировать фиакры монопольно распоряжается только одна компания. Речь идет о ней?
Дюшамплан с сочувствием взглянул на Николя.
— Я не сделаю открытие, если скажу, что монополия в этой области давно канула в Лету. В столице более тысячи фиакров и семь сотен наемных карет, так что сами понимаете, акционерные общества множатся. Для создания такого общества требуется зарегистрироваться и получить соответствующие номера на фиакры.
— Я знаю. Буду вам признателен, если вы известите меня, когда вернется ваш брат.
— Непременно сообщу, хотя, знаете ли, его отлучки иногда бывают долгими.
Во дворе сторож по-прежнему лущил фасоль. Николя угостил его понюшкой табаку, и тот принял ее с радостью. Последовало долгое и мощное чихание.
— Вы окучиваете клиента, — шепнул Семакгюс на ухо Николя, но тот вместо ответа только подмигнул хирургу.
— В котором часу госпожа Дюшамплан вышла из дома? — спросил Николя у сторожа, когда тот кончил чихать.
— Вышла? Ах, бедняжка! Хотел бы я посмотреть, как это у нее получится! Она такая бледная, вечно кашляет… Вы шутите, добрый господин. Вот уже несколько дней как она не выходит из комнаты.
— С какого дня?
— Да вроде с понедельника, — ответил привратник и чихнул еще раз.
— А сестра господина Дюшамплана?
— О, эта… Для монахини она слишком гордая, ей бы чуток смирения добавить. Никогда с тобой не поздоровается, не попрощается. В последний раз я видел ее в воскресенье, она как раз приходила ужинать.
— В котором часу она ушла?
— Около десяти часов. Мне пришлось искать ей карету. Ну и побегал же я по холоду, и это в моем-то возрасте!
— Мы благодарим вас.
— К вашим услугам. Отличный табачок! Ни пыли тебе, ни оскребков. Ежели что, можете на меня рассчитывать. Спрашивайте папашу Такмине.
Выйдя на улицу, Николя, чей взор был устремлен в направлении улицы Грандз-Огюстен, внезапно вскрикнул и, к великому изумлению Семакгюса, бросился бежать за стремительно двигавшейся каретой, вскоре исчезнувшей за углом. Раздосадованный и запыхавшийся, комиссар вернулся и долго не мог отдышаться, дабы объяснить другу, чем вызван его странный, на первый взгляд, поступок. Сняв треуголку, он вытер потный лоб, наполовину скрытый повязкой. Увидев на повязке расплывшееся кровавое пятно, Семакгюс возмутился:
