— Отлично, так я и думал, — произнес Николя. — Надеюсь, прачка оказалась недурна собой.
Трое друзей рассмеялись, а затем Николя изложил Бурдо результаты вскрытия.
— Ничего не понимаю, — выслушав своего начальника, промолвил инспектор.
— Ничего удивительного, — отозвался Николя. — Но давайте порассуждаем. Предположим, мы ошиблись, и труп, действительно, принадлежит Эду Дюшамплану. В таком случае, — как я уже говорил, весьма маловероятном, — зачем было его убивать? А если перед нами тело кучера фиакра Ансельма Витри, садовника из Попенкура и бывшего жениха Маргариты Пендрон, и если мы примем во внимание оплошности, без сомнения, допущенные специально, значит, с помощью окровавленной рубашки нас хотят убедить в том, что герцог де Ла Врийер вновь замешан в преступлении. А раз его причастность к последнему преступлению доказана, значит, и в остальных случаях он становится главным подозреваемым.
— Как могли предвидеть, что мы станем обыскивать дом на улице Кристин? — поинтересовался Бурдо.
— Проще простого! За кого бы мы ни приняли труп, найденный возле парка Воксхолл, за Дюшамплана или за кого-нибудь иного, письмо, найденное на трупе, непременно привело бы нас на улицу Кристин. Единственно, чего они не могли предусмотреть, так это скорость, с которой мы туда устремились; они полагали, что когда мы прибудем, лорд Эшбьюри уже покинет дом.
— А если за всеми этими событиями все же стоит наш министр? Разве он не найдет способ преподнести нам на тарелочке причины, на основании которых ему нельзя предъявить искомое обвинение? Он вполне мог состоять в сговоре с Эдом Дюшампланом, ибо они посещали одни и те же злачные места, а его дворецкий выступал в роли посредника. В таком случае, все совпадает с рассказом Дюшамплана-старшего.
— Перестанем рассуждать, — промолвил Николя, — и начнем придерживаться фактов. У нас есть труп, который убийца хотел выдать за труп самоубийцы. В жилище предполагаемой жертвы мы нашли окровавленную рубашку. Кого эта улика обвиняет? Герцога де Ла Врийера.
Николя зашагал по комнате.
— Скорее всего, это еще не конец, — продолжил он. — Эпилог еще не готов. Запал не поднесли к фитилю. Если представить себе, что эта рубашка связана с трупом из Воксхолла, убийственная постановка начинает выглядеть еще ужаснее и вновь указывает на герцога как на предполагаемого виновника преступления.
— И что вы теперь намерены делать?
— Я дал указания нашему другу Сансону.
— Я все подготовлю так, как вы сказали, с возможно большей наглядностью.
— И вы, Николя, тоже ступили на эту дорожку! — скривившись, неодобрительно произнес Бурдо.
— Приходится. Однако это не более чем игра. Театр теней.
— Полагаю, вы понимаете, что в таком случае признание является всего лишь средством избежать боли.
— Мне не нужны признания, мне нужны сведения, все еще скрытые от правосудия. Я вынужден прибегнуть к этому способу, презрев существующие правила, ибо те, кого я намерен вызвать, не являются обвиняемыми. Надо всего лишь захватить их врасплох и путем устрашения и угроз заставить выдать свои секреты, которых, по моему твердому убеждению, у них по-прежнему немало!
— Следовательно, их придется арестовать, — заметил Бурдо.
— Вы, не вдаваясь в объяснения, пригласите их проследовать за вами в Шатле для беседы с комиссаром Ле Флоком.
Николя вырвал листок из записной книжки, набросал на нем несколько строк и протянул листок Бурдо. Покачав головой, инспектор молча вышел. Словно Вулкан в кузнице, Сансон стоял у очага и ворошил угли. Николя поднялся в дежурную часть и с карандашом в руках принялся перечитывать свои заметки.
Через час появился Бурдо; щеки его пылали.
— Похоже, вы чем-то изрядно раздосадованы, — произнес Николя.
— Мне пришлось сражаться с драконом в юбке, коего приличия велят мне называть герцогиней де Ла Врийер. Она билась, словно разъяренная львица, желая воспрепятствовать произведению указанных вами задержаний. И, как все женщины, в конце концов прибегла к последнему средству: разыграла приступ недомогания. Я этим воспользовался и удрал, оставив ее в обществе хлопочущих горничных.
— Отлично, — потер руки Николя. — Она быстро придет в себя. Теперь нам придется сыграть сразу несколько спектаклей. Велите проводить этих людей в коридор, а сами возвращайтесь и неплотно прикройте за собой дверь. Мы с вами начнем произносить речь, которая, надеюсь, убедит их не сопротивляться долее и рассказать всю правду.
Исполнив распоряжения Николя, Бурдо вернулся в дежурную часть.
— Каковы ваши намерения, господин комиссар? — громко спросил он.
— Приготовьтесь отвести свидетелей в подвал для допроса с пристрастием. Я сказал свидетелей, хотя следовало бы сказать подозреваемых. Полагаю, палач и его помощники на месте?
— Они ждут дальнейших приказаний.
— Начнем с предварительного допроса.
— Чрезвычайного?
— Нет. Обычного. Надеюсь, этого хватит.
— Вы правы. Пять или шесть оловянных чайников. Когда обвиняемого укладывают на доску и вливают ему пять-шесть чайников воды в глотку, у него обычно развязывается язык.
Они расхохотались.
— Что еще?
— Испанский сапог, разумеется. Надобно проследить, чтобы ноги как следует зажали между досок и забили клинья на уровне коленного и голеностопного суставов. Деревянные клинья женщинам и железные мужчинам. Да, и пусть забивают клинья колотушками. Надеюсь, мы полностью используем дозволенное число клиньев, а именно двенадцать. Собственно, вот и все. Прикажите отвести их в подвал, я скоро туда приду.
Двигаясь следом за Бурдо по мрачной галерее, Николя увидел группу людей, окруженных тюремными стражниками. Свидетели сидели на каменной скамье, расположенной напротив комнаты для пыток. Из-за двери этой комнаты доносились жуткие скрежещущие звуки, периодически прерываемые пронзительными воплями: все в соответствии с инструкциями Николя. Комиссар решил начать с Эжени Гуэ, старшей горничной госпожи де Ла Врийер, надеясь, что грозная обстановка быстро заставит ее говорить правду. Но когда она вошла, он понял, что надежды его не оправдались: горничная держалась надменно, не проявляя никаких эмоций. Приглядевшись, он пришел к выводу, что если в их первую встречу на щеках девицы играл живой румянец, а кожа сверкала белизной, то сейчас лицо ее словно пожухло, а на щеках выступили красные пятна. Тем не менее она вызывающе смотрела на него. В зале с готическими сводами распоряжался человек в зеленом; подручные суетились, исполняя его распоряжения. Бурдо, с пером в руке, стоял за конторкой, готовый вести протокол допроса.
— Вас привели сюда, — монотонным голосом начал Николя, — в качестве свидетеля и подозреваемого по делу об убийстве, совершенном в особняке Сен-Флорантен 2 октября 1774 года. Орудия правосудия, которые вы здесь видите, должны побудить вас ответить на мои вопросы с полной откровенностью, и я, как магистрат, надеюсь, что вы поступите именно так и не заставите нас применить к вам предписываемые процедуры, влекущие за собой крайне неприятные последствия.
