— Да, сэр. Прошу прощения, сэр. Я пытался вылезти на берег, когда прибежал мистер Мепал и вытащил меня из воды, — на лице мужчины появилось горделивое выражение. — И я упал в обморок от ужаса, сэр.
— Чертов глупец, — произнес Холдсворт.
— Да, сэр, но я тут же очнулся. Затем пришел мистер Ричардсон, и мы вытащили бедную леди из воды и положили на берег. Тогда я и увидел, кто это. Мистер Ричардсон велел мистеру Мепалу сходить за людьми и принести дверь, чтобы положить на нее тело, — мужчина умолк, опасливо поглядывая на Холдсворта. — Ее лицо было таким странным… Как будто она до смерти испугалась. Богом клянусь.
— Как, по-твоему, это случилось?
— Я подумал, что леди осталась у миссис Карбери, как порой делала. Вышла подышать и, быть может, споткнулась. Упала и ударилась головой, сэр, вот именно, и полетела в воду.
— Ударилась головой? С чего ты взял?
— Из-за раны, ваша честь.
Холдсворт уставился на него. Том Говнарь простодушно вернул взгляд. На мгновение повисла тишина.
— Раны? — небрежно переспросил Холдсворт. — И что же это была за рана?
— На голове, сэр.
Холдсворт поежился, несмотря на теплый вечер.
— Свежая рана?
— Да, сэр. Мы ждали дверь, чтобы положить на нее тело, и мистер Ричардсон решил проверить, может, в леди еще теплится жизнь. А я сидел на берегу рядом с ним. Он тоже видел рану.
— Но ты сказал, что дело было перед рассветом, — возразил Холдсворт. — Как тебе удалось все это заметить?
— Светлело с каждой минутой, — ответил Том с ноткой упрека. — Я видел рану так же ясно, как вижу вас.
— Синяк или рана? Кожа была разорвана?
— Наверное, и то, и другое, ваша честь. Кожа была разорвана, это точно.
— Рана кровоточила?
— Нет, сэр. Кровь, наверное, смыло.
Холдсворт смотрел на него и с тошнотворной ясностью видел маленькую гостиную на Банксайд, где Мария часто молилась и куда принесли ее сочащееся влагой тело. Никто не проронил ни слова насчет разбитого окна, выходящего на реку, сломанного стула или пятен крови на полу. Кто-то закрыл Марии глаза, и Джон был рад этому. Даже мертвые глаза способны обвинять. Ее голова была ободрана сбоку. Рана на левом виске, наполовину прикрытая прядями мокрых волос.
Цвета тернослива. Размером с пенни.
Джон молился о том, чтобы рану ей нанесла река. Ведь если это случилось не тогда, когда она упала в воду или сразу после; значит, это случилось раньше: когда он ударил ее, когда швырнул через комнату.
— В любом случае, это ничего не значит, — произнес Том. — Мистер Ричардсон сказал, что это неважно, было темно, и бедная леди упала в воду и утонула.
— Какого размера она была? — спросил Холдсворт.
— Кто, сэр?
— Рана на ее голове, черт тебя побери, — Холдсворт схватил Тома за лацкан пальто. — Ради Христа, скажи мне, какого размера?
Том поднял дрожащую руку. Соединил большой и указательный палец в кружок.
Размером с пенни.
17
Закончив с Томом Говнарем, Холдсворт дал коричневому человечку еще один шиллинг ее светлости и зашагал к рынку. Он не знал, чем заняться. Пить ему не хотелось, потому что голова и без того болела. Сидеть в профессорской комнате Иерусалима — тем более. Но больше всего он не желал думать о ранке размером с пенни на женском виске.
Казалось, атмосфера жарких суетливых улиц переместилась к нему в голову. Рынок был полон пьяных, которые спорили, играли в азартные игры, обнимались, пели, извергали содержимое желудков и спали. На углу Зернового рынка и Овощного рынка бушевала драка трех горожан с четырьмя студентами.
Холдсворт попытался представить лицо Марии, но не смог вспомнить, как она выглядела. Она усохла до болезненной пустоты, подобно ампутированной конечности. Но, по контрасту, представить Элинор Карбери было даже слишком легко. Сама мысль о жене директора казалась вероломством по отношению к несчастной утонувшей Марии.
Холдсворт свернул на темную и узкую улицу, ведущую на юг. По необходимости, продвигался он медленно. Людей и огней здесь было меньше, но здания напирали с обеих сторон, и воздух не казался прохладнее. Переулок вымощен булыжником, посередине пролегала канава. Вонь отвратительная. Груды мусора вытекали на дорогу. Скороговорке и возне крыс не было конца, и время от времени перед глазами мелькали их торопливые длиннохвостые тени.
Проблема в том, сказал себе Джон, что его послали в Кембридж, дабы воззвать к разуму Фрэнка Олдершоу, а вышло так, что он вообще не смог с ним поговорить. Также его просили найти привидение, а он нашел мертвую женщину с раной на голове.
Раной, как у Марии?
Но власти Иерусалима — и уж точно Ричардсон с Мепалом — решили не обнародовать рану миссис Уичкот. Наиболее вероятное объяснение — своекорыстное, а именно, что ради сохранения репутации колледж решил по возможности предотвратить сплетни о смерти Сильвии Уичкот. Вовсе не обязательно, что за ее смертью скрывается нечто иное, нежели самоубийство. Рана могла возникнуть в результате падения в пруд; например, женщина ударилась головой о камень. Или, возможно, во время своего продвижения к колледжу по плохо освещенным и плохо замощенным улицам она поскользнулась и упала; более того, странно было бы, если бы она не упала. К тому же, золотаря нельзя считать надежным свидетелем. Долго ли сообразить, что чем более сенсационна история, тем больше внимания привлекает ее рассказчик?
Рана размером с пенни.
Фраза крутилась у него в голове, как проклятие. Скорее благодаря удаче, чем здравому смыслу, Холдсворт обнаружил, что преодолел лабиринт узких улиц и вышел на свободное пространство в форме топора. Утренняя прогулка помогла ему узнать в нем Скотный рынок. Вдоль его южной стороны пролегала Берд-Болт-лейн. Если повернуть налево, через несколько минут он окажется в Иерусалиме.
Господь всемогущий, даже здесь странная жара не по сезону была невыносима. Она подрывала силу его духа, сметала укрепления разума. Джон не мог отогнать мысли о прохладной белой коже Элинор Карбери.
Размером с пенни, пробормотал он вслух, размером с пенни. Как будто эта чертова рана — неважно, Сильвии или Марии, — ключ. Ключ от двери внутри его, которую лучше бы не открывать до Страшного суда. Если он позволит двери отвориться, бог знает что появится на свет.
Он хотел женщину, впервые за несколько месяцев, почти любую женщину, но лучше всего — Элинор. Она не была красавицей, по крайней мере, в общепризнанном смысле, но обладала чем-то более могущественным, нежели красота, свойственным столько же душе, сколько и телу. Да простит его господь, но он хотел ее, и не мог этого отрицать.
Холдсворт видел ладонь Элинор на калитке Директорского сада. Вспоминал, как она слегка задрожала от его прикосновения и как у нее перехватило дыхание, словно он уколол ее булавкой, в миг перед тем, как она повернулась и направилась прочь.
