В конце концов, какая разница, что случилось с Сильвией Уичкот? Несчастная женщина мертва, и ее не вернуть. Но Фрэнк Олдершоу снова стал прежним. Это уже кое-чего стоит. Жизнь должна продолжаться, так или иначе. Мертвые не должны задерживать живущих.
Наконец Холдсворт сломал печать, но разворачивать письмо все же не стал. Он почти не спал прошлой ночью. Спутанные воспоминания о Марии и Джорджи боролись в его голове с более свежими, но в некотором роде не менее спутанными — об Элинор Карбери, в особенности о том, как она появилась подле жаровни, освещенная пламенем подобно дьявольскому соблазну. Его собственное поведение, желания казались ему поистине омерзительными. Он вожделел женщину, муж которой лежал на смертном одре. И он не мог полностью выкинуть из головы подозрение, что и она, возможно, питает к нему склонность. Элинор отстранилась не сразу. И разве ее губы не разомкнулись на мгновение, когда он ее поцеловал?
Стало темнее. Джон поднял глаза. В дверях кофейни стоял Соресби. Он увидел Холдсворта и вздрогнул, как будто менее всего ожидал его найти. Лицо сайзара было еще более изможденным, чем обычно. Он выглядел не только нищим и грязным, но и больным. Холдсворт поманил его к себе и велел официанту поторопиться с кофе да принести тарелку с булочками.
— Мистер Холдсворт, не выразить словами, как я…
— Сперва поешьте и попейте, — посоветовал Джон. — Правильные слова поищете потом.
Официант, почуяв чаевые, заторопился. Соресби съел четыре булочки и выпил три чашки кофе. Холдсворт наблюдал, вспоминая, как менее месяца назад сам набросился подобно голодному волку на херес и печенье мистера Кросса в кофейне святого Павла. Нелегко быть мужчиной на голодный желудок.
— Мистер Аркдейл сказал, что вы желаете узнать мое мнение касательно того, что вам делать, — произнес он, когда Соресби утолил первый голод.
— Единственное, о чем я всегда мечтал, сэр, — заторопился Соресби, — это стать ученым. Почему они мне не дают? Я подошел совсем близко к исполнению мечты, как вдруг мои надежды навеки рухнули не по моей вине…
— При чем тут это, мистер Соресби?
Сайзар покраснел. Руки он прятал под столом, но, должно быть, потянул себя за пальцы, поскольку раздался знакомый треск.
— Прошу прощения, сэр… я… я не знаю, как поступить, я не в себе. С трудом понимаю, что говорю.
— Мистер Аркдейл сказал, что вы желаете со мной побеседовать. О чем?
Соресби отчаянно закивал, и его космы закачались по бокам от лица.
— Вы видели мою комнату, сэр.
Холдсворт недоуменно уставился на него.
— Да. Вам это прекрасно известно. Когда я сопровождал мистера Ричардсона.
Соресби кивнул.
— Почти все комнаты в Ярмут-холле выходят на переулок. Но моя мансарда выходит на другую сторону. Вы не смотрели случайно в окно, когда находились у меня?
Трое человек вошли в подъезд «Г» Нового здания. Мистер Ричардсон представлял колледж и шел первым. За ним — Огастес, поскольку он, теоретически, до сих пор находился в услужении у мистера Уичкота. Замыкал шествие Малгрейв, которому захотелось поразвлечься. Мистер Ричардсон не знал, что джип больше не связан с мистером Уичкотом.
На лестничной площадке Огастес отпер наружную дверь ключами, которые приставы забрали у Филиппа. Оказавшись внутри, Ричардсон встал посреди гостиной и огляделся.
— Мистер Уичкот пишет, чтобы вы собрали его коричневый чемодан. Смену белья, синий сюртук и туфли с серебряными пряжками… — тьютор умолк, чтобы свериться с письмом. — Также положите вино из шкафа в комнате джипа и чайницу. Малгрейв, соберите вино и чай, а мальчик займется одеждой. Мистеру Уичкоту также нужно кое-что из кабинета. Это я беру на себя.
Ричардсон достал ключи, открыл замок и вошел в кабинет. Дверь он закрыл за собой. Малгрейв взглянул на Огастеса и подмигнул. Рубец на его щеке искривился. Огастес отправился в спальню и выложил одежду на кровать. Он недоумевал, почему мистер Малгрейв подмигнул ему.
— Эй, парень!
Мальчик поднял глаза на Ричардсона в дверях спальни, за спиной которого маячил Малгрейв.
— Ты помнишь маленький черный саквояж своего хозяина? С тисненым гербом на коже?
— Да, ваша честь. Он стоял в кабинете.
— Его там нет.
Огастес тупо смотрел на него.
— Он должен быть где-то здесь, — резко сказал Ричардсон. — Твой хозяин особенно на этом настаивал. Он хотел, чтобы я взял его на хранение.
— Ну, я не знаю, сэр.
Тьютор прикусил губу.
— Это весьма досадно. И необъяснимо. Но, возможно, он убрал его в другое место. Под окно, например, где хранят уголь. Посмотри там.
Огастес не нашел ничего, кроме пустого ведерка для угля. Затем все трое обыскали комнаты, но тщетно. Когда они собрались уходить, Ричардсон завладел ключами и раздраженно обратился к Огастесу:
— Отнеси чемодан своему хозяину. К мистеру Персеру на Уолл-лейн.
— А что сказать о саквояже, сэр?
— А? Ничего. Оставь это мне… скажи, что я навещу его.
Ричардсон быстро направился прочь. Малгрейв последовал за ними по лестнице. Он глядел тьютору в спину, и рубец на его лице кривился от улыбки.
— Что ж, парень, — произнес Малгрейв.
— Да, сэр?
— Тебе, наверное, нужно новое место?
Огастес кивнул.
— Да, сэр. Еще как, сэр.
— Сообразительный парнишка мне пригодится. Если не будешь гнушаться тяжелым трудом, можешь сам однажды стать джипом. — Он достал из кармана полгинеи и протянул на ладони. — Ну что? Скрепим сделку рукопожатием?
Огастес уставился на маленькую золотую монетку.
— Но, сэр… деньги?
Малгрейв снова улыбнулся, и рубец изменил форму.
— Ты помог мне, а я помогу тебе. Иди сюда… дай мне руку.
На обратном пути из кофейни Терпина Холдсворт укрылся от ливня в часовне Королевского колледжа. Высоко над его головой под веерными сводами клубились тени. Казалось дурным предзнаменованием, что в середине лета так темно в полдень.
Он был не один, поскольку другие люди приходили, уходили и переговаривались. Нищий осторожно занимался своим ремеслом, но скрылся, когда Холдсворт сердито глянул на него.
Дождь, дождь, чертов дождь.
Дождь лил несколько дней перед тем, как Джорджи утонул на Козьей пристани. Однажды вечером мальчик сказал, что дождь — Божьи слезы и что Богу, наверное, очень грустно, если он так горько плачет. Джон ответил сыну, что нечего выдумывать глупости и что дождь — всего лишь сгустившиеся пары водяных облаков. Джорджи рассмеялся. Он не поверил отцу. Мария сказала, что Джорджи не следует играть на улице, поскольку от дождя мощенная булыжником Банксайд стала скользкой и опасной.
