Я смотрел ей вслед, покуда мог различить тонкую фигурку в толпе, а затем повернулся и побрел в другую сторону. Лишь вынырнув на свет с другого конца арки, я почувствовал, что за мной кто-то идет, быстрее молнии обернулся, но по пятам за мной следовали десятки людей, и никому до меня вроде бы не было дела, разве что кое-кто поворчал, когда я резко остановился, мешая пройти. Я кидался и вправо, и влево, подпрыгивал, пытаясь заглянуть поверх голов, но видел лишь надвигавшееся на меня море лиц — они всё шли и шли через привратницкую. Никто не встречался со мной взглядом. Быть может, преследователь мне только почудился? Но инстинкты вопили: только что кто-то шел за мной по пятам и этот кто-то видел, как я беседовал с Эбигейл Морли.
Вернуться в Солсбери-корт я предпочел на лодке в надежде, что на воде преследователь не сможет остаться незамеченным, но, хотя я всю дорогу провожал взглядом проплывавшие мимо суда и разглядывал пассажиров, покуда уж и мой лодочник не занервничал и не спросил меня, в чем дело, ничего тревожного я не высмотрел. К тому времени, как я вернулся в посольство, мне почти удалось убедить себя, что мне померещилось.
В галерее первого этажа, на полпути к моей комнате — пальцы у меня так и жгло от нетерпения запустить руку в бархатный мешочек, который я, страшась слежки, не решился открыть на улице, — женский голос окликнул меня по имени, и я чуть было не выругался вслух, так рвался поскорее попасть к себе и заняться содержимым мешочка. Хорош бы я был: позади меня в коридоре стояла Мари де Кастельно с собачонкой на руках и, склонив голову, наблюдала за мной. Нехотя я повернулся и поклонился ей:
— Мадам?
— Кто ж это прислал вам вчера столь таинственного вестника? — Она подошла ко мне слишком близко, чуть ли не вплотную, улыбнулась, как заправская кокетка.
Платье из голубого шелка украшено на груди большой, усыпанной драгоценными камнями брошью, под лучами солнца переливаются рубины и бриллианты. Собачонка вытянула мордочку и приветливо лизнула мою ладонь.
— Я предположила, что вы вскружили голову какой-нибудь местной девице и она кропает вам стихи, но Клод убежден, что тут интрига похитрее. Кто, говорит он, посылает Бруно письма, а свое имя скрывает? Кто он? Или она? — И мадам широко раскрыла глаза, намекая, играя.
Я вежливо улыбнулся в ответ, хотя дело-то нешуточное: не хватало еще, чтобы обитатели французского посольства заинтересовались моей перепиской, тем более когда тут, как я мог убедиться вчера, плетется государственный заговор. Зря я назвал Эбигейл этот адрес, теперь приходится поспешно шевелить мозгами. Кое-как я выдавил из себя гримасу притворного сожаления:
— Хотел бы я, чтобы ваша догадка оказалась верной, мадам, но, увы, никаких влюбленных английских девушек. Письмо было от молодого придворного, который прочел одну из моих книг и выразил желание брать у меня частные уроки.
— Одну из ваших книг? — глянула она разочарованно.
— Как ни удивительно.
— И что же он будет изучать?
— Искусство памяти. То самое, которое я преподавал в Париже королю Генриху.
— О! — На миг она призадумалась. — К чему же такая секретность?
— Невежественные люди твердят, будто приемы мнемотехники происходят из оккультного знания. Молодой человек проявляет осторожность. Хотя, уверяю вас, ничего запретного тут нет, — с жаром добавил я.
Женщина продолжала наблюдать за мной, все так же склонив голову к плечу, будто под определенным углом я казался ей более понятным.
— Ну что ж, Бруно, — сказала она наконец. — В таком случае и я хочу сделаться вашей ученицей. Занятно будет изучить вашу систему. Насчет оплаты поговорите с моим супругом, хотя он может счесть приют и стол, кои вы здесь получаете, вполне достаточной наградой.
— Мадам, я не уверен, что это подходит…
— Не будьте занудой, Бруно! Подходит идеально, вы ничем больше не заняты, и мне желательно как-то себя развлечь, когда Катрин сидит с гувернанткой. Да и память у меня ужасная, стыд и позор! Вот сейчас я окликнула вас, чтобы о чем-то поговорить, и совершенно забыла о чем. Видите? Без вашей науки не обойтись. — Она улыбнулась мне, слегка изогнув бровь, вся такая невинная, вся такая знающая.
Пытаясь уклониться от ее взгляда, я потянулся погладить собачку, но и мадам тут же решила ее приласкать, а в результате ее рука легонько прошлась по моей. Я как ужаленный отдернул руку, а мадам закраснелась и опустила взор.
Господи! — подумал я. Давать ей уроки наедине, да это поопаснее любого задания, какое мог возложить на меня Уолсингем. Одно утешение: никогда в жизни Кастельно ей не разрешит.
— Так куда вы спешили, Бруно?
— К себе в комнату. На прогулке мне пришла в голову идея-другая, и я спешил записать их, покуда они не улетучились.
Музыкальный, будто по нотам, смех.
— Плохая вы реклама для своего же искусства памяти, Бруно!
— Скорее я — предостережение.
— О, меня вы не отпугнете, но жаль того молодого придворного: зря потратит деньги. Как его звать, кстати?
Я помедлил с ответом лишь долю секунды, но она, разумеется, и это заметила.
— Нед. Нед Келли. А теперь, с вашего разрешения… — Жестом я указал на дверь в другом конце галереи.
Изящная галерея тянулась вдоль всего фасада дома. На темных панелях играл солнечный свет, пыль тонкими подвижными столбами поднималась к потолку. Свет падал и на лицо Мари де Кастельно, и я с трудом удержался от соблазна протянуть руку и коснуться ее щеки — то было не плотское вожделение, но любопытство узнать, насколько она мягка на ощупь, такая мерцающая, золотая. Вместо этого я отступил на шаг, намекая на желание удалиться, и руку протянула мадам, ухватила меня за рукав.
— Постойте, вспомнила! Посол желал побеседовать с вами в своем личном кабинете. Все утро спрашивал, куда вы запропали, но никто понятия не имел о ваших планах. — Это она произнесла с оттенком укоризны.
— Хорошо, я в ближайшее время зайду к нему, — ответил я, чувствуя, как спрятанный под куртку мешочек давит мне на грудь. — Переменю только рубашку.
С некоторым удивлением она покосилась на мой безукоризненный воротничок:
— Будете с ним беседовать, скажите, что я хочу брать у вас уроки магических искусств.
— Мадам, что бы там ни болтали в Париже, никакой магии в этом нет… — на полном серьезе начал я и поймал насмешливую улыбку в уголках ее глаз.
— Ох, Бруно, как же легко вас поддеть. Думаю, мне будет превесело на ваших уроках.
Я ответил коротким поклоном и пошел прочь, оставив эту загадочную женщину с ее переливающимися на солнце драгоценностями и многозначительным смехом.
В бархатном мешочке обнаружились те самые сокровища, которые перечисляла Эбигейл: золотое кольцо с выгравированной на печатке эмблемой или гербом; ручное зеркальце в черепаховой оправе, гладкое и красивое; стеклянный флакончик в форме ограненного бриллианта, с золотой затычкой, сквозь которую была продета цепочка. Такие флаконы с духами женщины вешают на грудь как украшения. Подношения влюбленного, дорогие на вид, но разве они могут мне что-то поведать о Сесилии Эш, а главное, о ее таинственном друге? Я подносил их поближе к свету, один за другим, и внимательно разглядывал. Рисунок на перстне — птица с распростертыми крыльями и кривым клювом, должно быть орел, а вокруг надпись, причем буквы гравированы в зеркальном отражении, чтобы на печати из горячего сургуча или воска девиз был оттиснут правильно. Прищурившись, я с минуту ломал себе голову, пока не сообразил, что это французский язык: Sa Virtu M'Atire — «Ее (или его) добродетель меня привлекает». Почему-то в слове Atire одно t вместо двух — странная ошибка. Уж если человек заказывает ювелиру сделать надпись на золотом кольце, то позаботится, чтобы гравировка была выполнена без ошибок, и ни один ремесленник не допустит столь нелепого промаха, за который ему придется расплачиваться. Значит, размышлял я, поворачивая кольцо так и эдак и присматриваясь к цепочке букв, кажущаяся ошибка на самом деле была намеренной и у этого девиза есть другое, скрытое или зашифрованное значение. А коли так, вряд ли этот смысл откроется мне с первого взгляда. Пока что я ни на шаг не приблизился к тому, чтобы узнать личность дарителя, хотя мог предположить, что у него имеются связи во Франции. Толку-то! У доброй половины английских аристократов предки были родом из Франции, язык этот им знаком, все джентльмены, а уж тем более вельможи способны связать хотя бы пару слов по-французски.
