Наконец лодка доставила меня обратно к пристани Бэкхерст-стейрз, и я уплатил лодочнику немалую мзду за долгую дорогу и продолжительное ожидание, после чего вернулся в Солсбери-корт и застал посольство необычно тихим — ни души в коридорах и галереях. Меня это вполне устраивало, я поспешил в свою комнату, покуда меня не перехватил очередной призыв Кастельно или агрессивные заигрывания его супруги, но еще прежде, чем я вставил ключ в замок, мне почудилось чье-то присутствие в коридоре. Ощущение было таким отчетливым, как будто я воочию кого-то видел. Я поглядел направо и налево, но здесь, наверху, стояла такая же непривычная тишина, как и во всем доме.
Ругая себя, что слишком уж нервы разгулялись, я попытался повернуть ключ в замке — безуспешно, дернул ручку — дверь подалась. Каждый мускул моего тела напрягся, волосы встали дыбом на голове, а рука инстинктивно потянулась к кинжалу на поясе, с которым я не расстаюсь. Я мог бы поклясться всем, что мне дорого: я всегда запираю дверь и в этот раз не забыл — я осторожен и подозрителен до паранойи. Ни разу за полгода жизни в посольстве не случилось, чтобы я вышел и оставил дверь незапертой; в ларе у меня хранятся книги и рукописи, к коим безо всякого сочувствия отнесутся в этом католическом обиталище. И при этом я оказался столь наивен, что мне и в голову не пришло: ведь у кого-то в доме вполне могут быть — должны быть — дубликаты всех ключей.
Беззвучно проклиная собственную глупость, я снова потянул дверь на себя, а затем яростно рванул ее и ворвался в комнату с обнаженным ножом в руке.
Комната была пуста, и с виду в ней ничего не изменилось с тех пор, как я ушел: опрятно застелена кровать, бумаги сложены в две стопки на письменном столе, за которым я обычно работал, рядом чернильницы, перья, перочинный нож. На миг я даже усомнился, вдруг все-таки, спеша поскорее увидеться с доктором Ди, я и впрямь позабыл запереть замок. Однако настороженность не проходила, и я, медленно поворачиваясь, оглядывал все углы и скудную обстановку, изо всех сил напрягая память: все ли на месте. И лишь подойдя к столу, убедился наконец, что бумаги сложены не по порядку. Очевидно, человек, побывавший в моей комнате, понятия не имел, что в Европе я славлюсь не только как еретик, но и как создатель мнемотехники, и ни одна деталь не ускользнет от меня. Я быстро перебрал свои заметки, ничего особенного, математические расчеты движения Луны и Земли, ряд диаграмм, изображающих, как небесные тела отражают свет, — ничего, что могло бы навлечь на меня обвинение и арест. Однако сверху оказались не те бумаги, над которыми я работал в последнюю очередь. Это навело меня на мысль проверить резной деревянный ларчик, где я держал наиболее опасные книги. Замок, которым скреплялись железные петли ларчика, оставался нетронутым, но едва заметные следы в пыли рядом с моим сундучком подтверждали, что его передвинули с прежнего места.
В дальнем углу комнаты стоял другой сундук, побольше, в нем хранилась моя одежда. Легкая янтарная пыль поднялась из него, когда я приподнял крышку, — я кладу между вещами ароматические шарики, чтобы отпугнуть моль. И в этом хранилище обнаружились приметные внимательному взгляду следы вторжения: вещи вынимали, разворачивали, а затем складывали обратно как попало. Я вынул свой чудный шерстяной камзол, расправил его, уложил как следует. Все на месте, но уже не оставалось сомнений, что в моей комнате произвели тщательный обыск. Странное дело, в посольстве найдутся люди — тот же Курсель, — которые сочтут себя вправе заглянуть в мою каморку и проверить, что я читаю и пишу в предоставленном мне укрытии, но какой им интерес копаться в моей одежде? Лишь человек, ищущий вполне конкретные вещи, мог заглянуть и в этот ларь.
Хорошо хоть, подумал я с облегчением, возвращая аккуратно сложенные вещи в сундук, что догадался прихватить с собой бархатный мешочек с подарками таинственного «жениха» Сесилии Эш. И тут в очередной раз волосы у меня на затылке встали дыбом, но нет же, не может быть, никто в доме не знал, что в ночь убийства меня вызвали в Ричмонд, никто понятия не имел о моих встречах с Эбигейл Морли. Распрямившись, я отряхнул костюм и потряс головой, отгоняя глупые мысли, словно мух. Из-за этой лодки, что преследовала меня часть пути, мне уже всюду мерещатся призраки, а ведь и тот закрывавший лицо пассажир, быть может, ехал по своим делам, а вовсе не следил за мной. И все же, повторил я, возвращаясь в коридор и тщательно проверяя, как я запер дверь, в моей комнате был обыск и кто-то в посольстве причастен к этому.
А в доме по-прежнему царила мертвая тишина, словно, пока я отсутствовал, свершился Страшный суд и все прочие обитатели Солсбери-корта исчезли, один я уцелел. На всем пути к личному кабинету Кастельно, расположенному в дальнем конце здания, я не только никого не встретил, шороха шагов издали не слышал, и, когда я постучал в его дверь, единственным отзвуком ударам моих костяшек по дереву было слабое эхо.
Однако, распахнув дверь, я обнаружил внутри какого-то человека, он стоял у окна, спиной ко мне, но резко обернулся, и я узнал молодого Трокмортона, курьера шотландской королевы. При виде меня личико эльфа омрачилось подозрительностью.
— Добрый день, мастер Трокмортон. Вижу, господин посол не у себя? — Я обратился к нему как можно небрежнее и успел заметить, как взгляд его на мгновение метнулся к письменному столу.
Трокмортон слегка поклонился и спрятал руки за спину.
— Все собрались на мессе. Я жду, когда она закончится.
— Вот как. Почему же вы к ним не присоединились?
— Я только что приехал, — отвечал Трокмортон, но взгляд, брошенный исподтишка на письменный стол посла, его выдал. — Меня сегодня не ждали, а отвлекать посла во время службы не хотелось. — Он выдавил из себя улыбку.
— Я-то думал, вы уже мчитесь в Шеффилд. — Я был уверен, что двумя днями ранее нам с Дюма задали такую гонку с письмами именно потому, что наутро курьер должен был отбыть в Шеффилд. Что его задержало? Неужто заподозрил наши махинации?
— Пришлось отложить поездку. Непредвиденные обстоятельства. Поеду второго. — Он тоже держится настороже.
Даже тут, в стенах посольства, лучше не говорить лишнего. Но я решил сыграть наудачу:
— Из-за новостей от Мендозы?
— Вы посвящены? — Вновь гримаса подозрительности на лице.
— Я был здесь вчера, когда он явился к Кастельно. — Я изобразил полное равнодушие ко всей этой истории, взял с посольского стола перышко, поиграл и вернул на место, а Трокмортона даже взглядом не удостоил. — Новости, конечно, интересные. — Вот тут я глянул на Трокмортона, тот явно успокоился и готов был поболтать.
— Еще бы! — подхватил он. — С испанскими войсками и деньгами у нас будет реальный шанс на успех. Я и не надеялся, что король Филипп так охотно нас поддержит.
Значит, догадка моя верна. У Трокмортона глаза блестят точно так же, как блестели очи Мари де Кастельно, когда она предвещала славную реставрацию католического правления в Англии. Гладкое лицо Трокмортона с ясными, широко расставленными глазами горело юношеским восторгом в предвкушении великих приключений; этот мальчик еще не отведал ни войны, ни жестокости, его энтузиазм не отравлен горьким опытом. Откуда в таком вот парнишке с хорошим, судя по речи, образованием, в отлично скроенном камзоле из темно-зеленой шерсти и дорогих кожаных ботинках подобная страсть биться за веру и звать на подмогу испанские корабли?
