— Это было еще до начала концерта? Сколько времени оставалось до концерта?
— Не могу сказать, сэр. — Мальчик потупился, уставился на свои поношенные башмаки. — Я не умею разбирать часы. Но незадолго, потому как на кухне уже почти никого не оставалось. Нам дали на вечер выходной, потому что она поужинала рано, чтобы успеть на концерт. Я про ее величество. И гости уже съезжались.
Уолсингем посмотрел на меня, как бы призывая объяснить все самому.
— Я не посылал ей сегодня никаких сообщений, — сказал я, стараясь, чтобы это не прозвучало оправданием. — Кто-нибудь объяснит мне наконец, в чем дело?
— Они убили ее! — выпалил мальчик и чуть ли не с ненавистью уставился на меня. — И если это не вы, значит, тот, другой, а если и не он, тогда сам дьявол!
В тот момент, когда эти слова были произнесены вслух, я понял, что чего-то в этом роде и ждал. Жуткое предчувствие, поселившееся в моей душе, едва я заметил отсутствие Эбигейл в королевской свите, успело уже укрепиться и разрастись в моем воображении, и все же эти прямые, непоправимые слова потрясли меня. Так значит, размышлял я, изо всех сил напрягая ум, чтобы осмыслить поведанную мальчиком историю, значит, убийца подобрался к Эбигейл, и, хотя я не посылал ей никаких известий, это, безусловно, моя вина: я указал врагу путь.
Лестер неторопливо, как будто повинуясь неслышной команде, отошел от окна и, кивнув Уолсингему, легким наклоном головы указал на дверь. Уолсингем приподнял в ответ палец — велел подождать.
— Ты очень нам помог, Джем, — ласково заговорил с мальчиком Уолсингем. — У меня остался один последний вопрос. Как ты думаешь, этот человек поджидал именно тебя, чтобы передать сообщение?
— Думаю, да, сэр. — Мальчик часто заморгал, словно опасаясь очередного подвоха. — Потому что я и раньше передавал сообщение, понимаете? Только откуда же он это знал?
— Какое сообщение ты передавал раньше? — Голосом Уолсингема вновь можно было резать бумагу.
— От леди Эбигейл ему. — Мальчик указал на меня. — На Флит-стрит, сэр. Я там полдня проторчал на конюшне, французские грумы еще грозились меня побить. — Он оскалил зубы в свирепой гримасе, припомнив недавнюю обиду.
— Спасибо, Джем. Сержант тебя проводит. Я хочу, чтобы ты оставался под рукой на случай, если у нас появятся новые вопросы. И если б ты припомнил какие-то подробности о человеке в шляпе, какой у него голос, лицо, фигура, все, что могло бы нам пригодиться, я был бы тебе очень благодарен.
— Это я во всем виноват, да, сэр? — вскричал вдруг мальчик, обращаясь к Бёрли — тот, с виду добрый дедушка, показался ему наименее грозным из всех нас. — Не доставь я ей это сообщение, она была бы жива, да, сэр? Я сгубил ее — за паршивый шиллинг! — Мальчишка изо всех сил прижал руку ко рту, стараясь удержать слезы. — Она всегда была добра ко мне, леди Эбигейл, не то что некоторые.
Бёрли опустил руку ему на плечо:
— Нет, дружок, никто не виноват, кроме того злодея, который ее убил. И мы с твоей помощью разыщем его и казним, чтобы больше он никого не тронул.
Стражник увел мальчика, и у двери тот еще раз обернулся и глянул мне прямо в глаза.
Дверь затворилась, и взгляды еще трех пар глаз, глаз членов Тайного совета, сурово устремились на меня.
— Сообщение, Бруно? — поинтересовался Уолсингем, складывая руки на груди.
Я постарался как можно более кратко изложить историю моих отношений с Эбигейл, от визита кухонного мальчишки в посольство до встречи у Холбейн-гейт, где она передала мне мешочек с сокровищами Сесилии Эш, — тогда я впервые заподозрил, что за нами следят. И далее я поведал об открытии, которое сделал доктор Ди, проверив ядовитые духи на мыши, и как сам я разобрался с тайной золотого кольца — на этом месте я остановился, вынул из внутреннего кармана перстень-печатку и подал его Уолсингему. Министр повертел кольцо между пальцами и легким кивком велел мне продолжать. Но мне было нечего добавить, я молчал, три члена Тайного совета так же молча взирали на меня, однако на их лицах я читал сильную и тревожную работу ума.
— Следует выпустить Эдуарда Беллами из Тауэра, — заговорил Бёрли, нервно сжимая в кулаки пухлые пальцы.
Уолсингем развернулся на каблуках и принялся расхаживать по комнате, тоже попеременно стискивая и разжимая пальцы. Никогда я не заставал его в таком потрясении и ни разу не видел, чтобы ему стоило таких усилий скрыть тревогу. Наконец он остановился и уставился на меня столь свирепо, что я не на шутку испугался.
— И вам в голову не пришло передать информацию мне, Бруно? Вы самовольно назначили себя единственным доверенным лицом бедной девицы, несмотря на то что сами уже догадывались: она может стать следующей жертвой. Почему вы в ту же минуту не обратились ко мне?
— Ваша милость… — Я бессильно поднял руки в жесте извинения. Чувствовал я себя не лучше провинившегося мальчишки. — Я не хотел бить тревогу, покуда не выясню, что именно содержится во флаконе. А надпись на кольце я разгадал только нынешним вечером.
— Я здесь решаю, когда бить тревогу. Эти предметы следовало принести ко мне в ту же минуту, — повторил он, уже не на шутку сердясь.
— Я думал, пока во всем не разберусь, чем меньше людей в это посвящено, тем лучше.
— И к числу тех, кого не следует посвящать, вы изволили отнести и меня?
— Успокойся, Фрэнсис! — Бёрли примирительным жестом протянул к нему руку. — Девушка ничего не стала рассказывать леди Ситон, страх помешал ей обратиться в Тайный совет. Ей легче было довериться Бруно, и с его стороны было вполне благоразумно вначале проверить свои предположения, а затем уже поделиться мыслями с нами. — Лорд Бёрли обернулся к нам и подытожил: — По крайней мере, теперь мы убедились, что убийца хорошо ориентируется при дворе. — Он печально покачал головой, на его лицо легла тень. — Сколькими бы стражами мы ни окружили ее величество, он может проскользнуть у них под носом. Кухонные мальчишки, этого еще нам недоставало!
— Что с ней? С Эбигейл? — Я сам удивился, как за несколько минут охрип мой голос.
Вдруг припомнилось: легкое, теплое дыхание Эбигейл ласкает мою щеку, она шепчет мне на ухо секрет, с которым я уговорил ее расстаться. Она-то думала, что из всех, здесь собравшихся, именно мне она может довериться, и кто-то узнал об этом и воспользовался ее доверием к чужеземцу, чтобы убить девушку.
Уолсингем коротко глянул на Бёрли, затем подошел ко мне, похлопал меня по спине:
— Пошли, Бруно. Тебе тоже следует посмотреть: нам потребуется каждая капля разума и интуиции, какая есть в нашем распоряжении. Милорд Лестер, возвращайтесь в зал и успокойте ее величество. Она видела, как страж говорил со мной, и она, думаю, уже встревожена, однако, мне кажется, не стоит прерывать концерт.
Лестер напряженно кивнул, на его красивом челе залегла морщина. Он медлил уходить, не задав мне тревоживший его вопрос.
— Если я правильно понял, доктор Бруно, — заговорил он, впиваясь в меня взглядом, — ваша теория сводится к тому, что убитая девушка поначалу подготовлялась своим возлюбленным — заговорщиком — для того, чтобы отравить королеву? И этот заговор как-то связан с планами вторжения, которые вынашивают Гизы и центром которых в Лондоне стал Солсбери-корт?
