Говард рассмеялся, как мне показалось, с облегчением:
— Понятно, вы решили, чтобы короновать новую королеву, нужно избавиться от старой? Нет, Бруно, может, вы в Неаполе так и поступаете, но мы-то не варвары.
Я чуть было не напомнил Говарду, что он только что перечислял войска — пять тысяч, двадцать тысяч, — которые вторгнутся в эту мирную страну. Однако не стоило выходить из образа.
— Переворот, — гладко, словно по бумаге читая, продолжал Говард, — будет осуществлен в согласии с законами страны. Вы, Бруно, иностранец, и потому, вероятно, не знаете, что Елизавета Тюдор не является законной королевой Англии и никогда не имела прав на трон. Простые люди нашей несчастной страны были обмануты, они поверили, будто Елизавета законно унаследовала престол. Нужно развеять это заблуждение. Убить Елизавету во имя торжества католичества значило бы превратить ее в глазах англичан в мученицу; после этого ни один католический монарх не смог бы завоевать любовь нашего народа и восстановить порядок в стране. Нам придется действовать более цивилизованными методами. — Он снова улыбнулся и сложил руки, прижав друг к другу кончики пальцев.
— Цивилизованный переворот? — удивился я. — Мне такого видеть еще не доводилось. Как это делается? Солдаты извиняются, когда занимают очередной город?
Мари подавила невольный смешок, улыбка Говарда увяла.
— Мой дядя пытается объяснить вам, доктор Бруно, — вмешался Филип, — что возвращать Англию под власть истинной церкви нужно мягко и кротко. Одними мечами и арбалетами мы своего не добьемся, нужно показать англичанам, какую они совершили ошибку. Это священная война, и мы все полны решимости не проливать больше крови, чем необходимо для торжества Божьего дела. — На последних словах голос молодого человека дрогнул, он в искреннем порыве прижал руку к груди.
— Филип у нас святой, — суховато заметил Генри Говард.
— Тем не менее он прав, — отозвался Мендоза. — Самозванку Елизавету нужно схватить и судить папским судом как изменницу и еретичку.
— Должным образом, со всеми юридическими процедурами, мы докажем народу, что Мария Стюарт — единственная наследница короны Тюдоров, — терпеливо разъяснил мне Говард. — Это необходимо, дабы подданные признали в ней и ее наследниках своих природных повелителей.
При этих словах Дуглас резко вздернул голову и уставился на Говарда. Поднял голову и Фаулер, оторвавшись от каких-то своих мыслей, и на его лице тоже выразилось любопытство. Мари обернулась к Говарду и подозрительно сощурилась. Говард отважно выдержал все взгляды, но тусклый румянец проступил на его щеках: он знал, что, зарвавшись, выдал себя словами «ее наследники» — во множественном числе.
— Насколько мне известно, — лениво заговорил Дуглас, растягивая слова и откинувшись на стуле, — у Мари всего один наследник, шотландский король Иаков. Вроде бы в законности его происхождения и в его правах на престол никто не сомневался? — Тон его, как всегда, был шутливым, но я расслышал глубоко спрятанную стальную ноту. — Его отец был пьяница и повеса, не умевший удержать петушка в кармане, но в законности происхождения Иакова никакого сомнения нет.
— Безусловно, — торопливо подхватил Говард. — Я хотел сказать, что королева Мария еще достаточно молода и может пожелать вновь вступить в брак, когда вернется на престол. Эту возможность не стоит сбрасывать со счетов. — Он смахнул с жилета не видимую глазом пылинку, избегая пристального взгляда Дугласа.
Меня насмешило столь явное замешательство Говарда, но я сумел удержаться от улыбки.
Дуглас уставился на собеседника с удивлением, граничащим с отвращением:
— Господи, да ей же сорок два года, а размерами она с лошадь-водовоза. Тому, кто решится лечь с ней в постель, награду за храбрость выдавать надо.
— Сделаться соправителем Англии — само по себе неплохая награда, — заметил Фаулер, и его негромкий голос тем паче привлек к себе общее внимание, что Фаулера почти не слышно было в тот вечер.
Любопытно, заметил ли кто-нибудь ярость, на миг сверкнувшую в глазах Говарда, прежде чем он сумел вернуть на лицо обычную ироничную улыбку. Мендоза так пристально следил за ним и губы испанского посла кривила такая усмешка, что у меня были все основания полагать: промах Говарда не укрылся от проницательных черных глаз испанца.
Бумага Говарда тем временем обошла вокруг стола и из рук Дугласа попала ко мне. Это был грубый чертеж Англии, с отмеченными на разных расстояниях друг от друга гаванями и именами тех склонных к католичеству лордов, чьи земли примыкали к побережью. Большинство имен не были мне знакомы, но этого документа хватило бы Уолсингему, чтобы арестовать и судить Говарда. Вопрос был в том, как заполучить эту бумагу. Пока что я пустил в ход свое искусство памяти и постарался запечатлеть в мозгу карту и все надписи до малейших деталей.
— Мы обсуждали, как поступить с Елизаветой после вторжения, — напомнил Говард, торопясь уйти от разговора о «наследниках».
— Да. Герцог Гиз преисполнен решимости предать ее папскому суду как еретичку, — сказала Мари. Я на миг оторвался от карты: глаза Мари сияли тем ярчайшим блеском, что вспыхивал в них от религиозного рвения да от «любви». — Это послужит уроком прочим вождям протестантов в Европе. Покоритесь авторитету католической церкви, или вас постигнет та же участь. — Она улыбнулась, предвкушая это торжество.
— Испания безусловно поддерживает герцога в этом намерении, — подхватил Мендоза, кланяясь в сторону Мари, и та еще пуще заулыбалась. — Это будет самый демонстративный, самый красноречивый акт католического союза, отголоски его разнесутся по всей Европе. Особенно по Нидерландам, — зловеще добавил он.
— А если инквизиция сочтет ее виновной — а она конечно же придет к такому выводу, — Елизавета будет казнена как еретичка? По всем правилам? — с обычным для него спокойным и серьезным выражением лица уточнил Фаулер.
Мари небрежно пожала плечами:
— Это не мне решать. Существует установленное наказание для еретиков, и не вижу, почему от него следует избавить ублюдка королевской крови, присвоившего себе трон.
— Народу это не понравится, — пробормотал Филип Говард, потирая нижнюю губу.
— Прецеденты уже были, — напомнил ему дядя. — К тому же англичане готовы к потрясающим переменам. Вспомни апокалипсические памфлеты, великую конъюнкцию, пророчества о конце времен. Англичане привержены глупым суевериям, так обратим же их в свою пользу. Убедим народ, что речь идет о конце лживой протестантской религии и новом веке — веке мира в объединенной католической Европе. В глубине души люди хотят вернуться к католичеству, даже если сами пока этого не понимают. — И он изящно помахал в воздухе рукой, словно отделываясь от неких обязательств, чье действие истекло.
Вот за что я так невзлюбил Говарда: он слишком уверен в себе и с легкостью распоряжается чужими жизнями. Пари готов держать, он уже видел себя на троне, по правую руку от Марии Стюарт.
Мария — не Стюарт, а Кастельно — подалась вперед, собираясь что-то сказать, но тут белый пес громко рыгнул, и все обернулись к нему, а значит, и ко мне.
