— Что навело вас на эту мысль? Мои слова о наследниках Мэри за ужином?
— Она согласилась выйти замуж за вашего брата, почему бы и не за вас?
Шпага поднялась, острие едва не ткнуло мне в грудь. Внутренности скрутились в плотный узел, я подумал, что пришел мой конец. Но, поразмыслив, Генри Говард кивнул:
— Правильно мыслите, Бруно. Говарды — потомки Эдуарда Плантагенета, первого монарха, носившего это имя. Вам это известно? — Не дожидаясь ответа, он заторопился выговорить главное: — Мы — королевской крови. На английском престоле должен воссесть Говард.
— Вы женитесь на Марии Шотландской, когда ее освободят и коронуют, и вы надеетесь, что она родит вам наследника?
Он поморщился при мысли о располневшей королеве, но стойко ответил:
— Таков мой долг перед династией. Вам, представителю черни, меня не понять.
Кулаки мои инстинктивно сжались, как всегда, когда аристократы начинали при мне отстаивать свое превосходство, но голос я сумел сдержать:
— Но ведь Дуглас прав: у Марии Стюарт уже есть наследник, самого что ни на есть безупречного происхождения, коронованный король Шотландии!
— Молодые люди тоже не бессмертны, Бруно, — негромко рассмеялся Говард. — А детей у него пока нет.
Я уставился на него, осознав наконец, что до сих пор не понимал беспредельности его амбиций. Планы Говарда выходили далеко за пределы католического заговора: вторжения, восстановления в королевстве власти папы, его планы простирались в будущее, где он видел себя королем, воспитывающим сына-наследника, а юный король Иаков… ну, с ним, как с его отцом, приключится какое-нибудь несчастье. Теперь я понял, зачем Говард держит при себе Арчибальда Дугласа: кто убил отца, глядишь, справится и с сыном. За сходную цену Дуглас, уверен, не откажется. Но едва я подумал об этом, как ледяная рука вновь сжала мои внутренности: лишь в одном случае Генри Говард доверил бы мне свой невероятный, безумный, я бы сказал, замысел — если он был уверен, что я не смогу его разгласить. Правой рукой я потянулся за кинжалом, но его не было у пояса, и тогда усилием воли заставил себя стоять спокойно. Если Говард заподозрит, что при мне имеется оружие, он меня обыщет и наткнется на свои бумаги. Я глянул на стеклянную бутылку, которую все еще держал в руке. Святая Агнеса? Нет, локон срезан совсем недавно. Но теперь я уже вовсе не понимал, каким образом убийства девушек вписываются в сложный, терпеливо осуществляемый план Говарда.
— Но довольно! — вдруг гораздо веселее заговорил он. — Я хотел показать вам то, от чего вас проберет трепет, Бруно. Идите сюда.
И он, к моей радости, положил шпагу на алтарь — недалеко от себя — и продолжал поглядывать на нее, откидывая пурпурный покров. Обнажился каменный барельеф, фигуры, чьи лица были сточены временем, остались лишь самые общие признаки принадлежности к человеческому роду. Этой работе, в отличие от локона, и впрямь было много веков.
— Из сассекского аббатства, разрушенного, как все монастыри, — пояснил мой гид. — Брат тайно купил этот алтарь и хранил его в своей часовне, а после его смерти мы перевезли его сюда.
Слова Говарда я разбирал с трудом: он повернулся ко мне спиной и согнулся над алтарем. В каменном основании имелось отверстие; Говард сунул руку внутрь и извлек деревянный ларчик с золотым узором на крышке. Из-под халата достал ключ и отпер шкатулку. Я робко шагнул вперед, чувствуя, как увлажнились ладони: подходить чересчур близко к Говарду и его шпаге как-то не хотелось. Проходя мимо черного шкафчика, я воспользовался моментом, пока Говард повернулся ко мне спиной, и отодвинул ногой кинжал под шкаф, с глаз долой.
— Оттуда вы не увидите, — сказал Говард, оборачиваясь ко мне. — Подойдите ближе.
Он протягивал мне какой-то предмет, закутанный в льняную тряпицу. Я сделал еще шаг, и Говард развернул, показал мне книгу в потертом кожаном переплете. Ноги мои вдруг ослабли, как будто меня окатили ледяной водой, сердце пропустило удар — я замер, а потом рванулся вперед, позабыв и про шпагу, и про английское королевство, про жизнь и про смерть.
Неужто та самая книга, которую я разыскивал в Венеции и Париже, в Оксфорде и Лондоне, пятнадцатая, пропавшая книга египетского мудреца Гермеса Трисмегиста? Та книга, что была вынесена из горящего Константинополя и доставлена великому Козимо Медичи, передана знатоку Платона и греческого языка Марсилио Фичино, а тот отказался делать перевод, когда осознал грозную силу, таящуюся в этом знании? Старик венецианец рассказывал мне в Париже, что Марсилио Фичино передал книгу на сохранение книготорговцу Веспасиано да Бистиччи, а подручный книготорговца по оплошности продал ее английскому путешественнику, после чего книга попала в Оксфорд и лежала там, неведомая и неузнанная, покуда не начались королевские инспекции, тогда библиотекарь спас ее вместе с другими запретными книгами и передал подлому букинисту Роуленду Дженксу, а тот за изрядную сумму продал ее Ди, но мой друг Джон владел этой книгой лишь несколько часов: на пути из Оксфорда его ограбили наемники Говарда. Так это она? Сейчас я увижу страницы, запечатлевшие тайну происхождения человека, способные вернуть нам нашу божественность? Кажется, я вовсе перестал дышать.
— Загляни, если хочешь. — Говард отбросил великосветские манеры, перешел на «ты», глаза его блестели, он скалил зубы, как злобный мальчишка, поддразнивающий приятеля лакомством в полной уверенности, что тому ни крошки не достанется.
Кивком он поощрил меня: открывай! Дрожащими руками я приподнял верхнюю крышку переплета, и на миг Земля перестала вращаться, время остановилось, стук собственного сердца доносился до меня как будто извне. Старые, ставшие жесткими страницы, местами выцветшие греческие буквы едва угадывались, но едва я начал читать, как все сомнения в подлинности текста исчезли. Говард вновь кивнул, явно довольный, когда я принялся переворачивать страницы, жадно пожирая строку за строкой, готовый все отдать за день, только день наедине с этой книгой, за возможность досконально изучить ее, переписать, впитать до капли. Но Говард быстро терял терпение:
— Пропусти начало, Бруно. Раскрой сразу на середине.
Я послушался и, как только раскрыл книгу подальше от первых страниц, понял, что значила звеневшая в голосе Говарда почти истерическая, издевательская нота. Я увидел ряды греческих букв, попытался прочесть… Глядя на мое изумленное лицо, Говард залился смехом:
— Видишь, Бруно? Теперь понимаешь?
Мне казалось, я проваливаюсь в бездонный колодец. Несомненно, то же самое почувствовал Говард, когда завладел этой книгой и раскрыл ее. Я опустил взгляд на страницу и покачал головой:
— Текст зашифрован.
— Да уж! Суть книги, ее священная тайная суть настолько опасна, что автор не решился записать ее обычным способом, прибег к секретному коду. В прологе Гермес упоминает о «Великом Ключе», Clavis Magna. Но ключ спрятан в другом месте, отдельно от книги, у меня его нет. — Взгляд Говарда полыхнул безумием. — Четырнадцать лет! Дважды семь лет я пытался взломать этот код! Перепробовал все известные мне системы криптографии, но не смог, он так и не поддался мне!
