Тучи неслись по небу, яркая луна прятала на миг свое лицо, а затем вновь выныривала из серо-голубой тени. При таком свете можно многое увидеть и самому быть увиденным, прикинул я, выползая из трубы на крышу. Я оказался на дальней, непарадной стороне здания, где к основной его части пристроены флигеля и служебные помещения. Библиотека с тайной часовней размещалась на самом конце восточного крыла, это поздняя пристройка, одноэтажная, с крутым скатом. Черепица после дождя стала скользкой, но я подумал: если осторожно подползти к самому краю, оттуда и спрыгнуть не страшно, высота не более пятнадцати футов. Убедившись, что кинжал по-прежнему торчит за поясом и бесценная бумага при мне, я лег на спину и начал как можно медленнее сползать к краю. Я понятия не имел, вернулся уже Говард со слугами или нет, разыскивает ли он меня, не знал я и в какую сторону придется бежать, когда я доберусь до земли, но был уверен в одном: следует двигаться вперед и только вперед, сомнения смерти подобны. Выбора у меня все равно не было: крыша сделалась настолько скользкой, что я не мог замедлить скорость спуска и попросту слетел наземь, ударившись левым боком, перекатился, стараясь таким образом ослабить силу удара о землю.
Едва я поднялся и ощупал себя, проверяя, владею ли я по-прежнему своими членами, как на расстоянии броска камня от меня раздался яростный лай. Я кинулся бежать со всех ног, не разбирая дороги, торопясь лишь уйти подальше от псины, которая, судя по голосу, была отнюдь не мой лохматый дружок, опившийся рейнским, а настоящий сторож, умеющий расправляться с незваными гостями. Этого следовало ожидать, бормотал я про себя, а ноги сами собой несли меня вниз по склону, и я уже понял, что вот-вот окажусь на берегу реки. Мне и оборачиваться не требовалось, я чувствовал, как пес нагоняет меня, его хриплое дыхание и лай все приближались. Внизу, на краю сада, я увидел красивый лодочный домик над образованным рекой заливом, где стояли на привязи лодки. Если я успею прыгнуть в лодку и выйти на стремнину, оттуда до Солсбери-корта рукой подать и, быть может, я доберусь, меня не успеют схватить.
Но дверь в лодочный домик была заперта, а пес уже тут как тут, высокий, на длинных ногах, своим лаем он мог бы мертвецов поднять из могилы, и при виде пса мое тело принимает решение быстрее, чем парализованный страхом разум: я бросаюсь к железной калитке в ограде, той самой, через которую мы накануне вошли, поднявшись с пристани, — только вчера, а словно бы год назад! Калитка тоже заперта, но, подгоняемый смертельным страхом, я преодолеваю ее быстрее, чем любую другую стену в моей жизни, за исключением разве что ограды монастыря Сан Доменико Маджоре в ту ночь, когда я удирал от инквизитора. Перебросив ногу через кирпичную арку, я рухнул по ту сторону ограды на склизкие ступени и чуть было сразу не соскользнул с них в воду. Теперь я отчетливо слышал доносившиеся со стороны дома голоса, в темноте мелькнул свет — кто-то выбежал с фонарем. Даже в скудном свете луны я видел, как быстро текут чернильно-черные воды Темзы, но трусить не было времени: свет фонаря приближался, пес исступленно бросался на калитку, просовывал нос через решетку, рыча, скаля зубы, озверевший оттого, что не может впиться зубами в мою плоть. Я глянул вниз: в молчании ночи вода шумела, чуть ли не грохотала. От лестницы совсем недалеко было до того места, где стояли на причале лодки, но если при таком сильном течении я не успею ухватиться за лодку и меня снесет…
Зажмурившись, я прыгнул. Столкновение с ледяной водой выбило из меня дух, и черная волна накрыла меня так быстро, что я, казалось, целую вечность пробивался наверх, разгребая руками, с трудом удерживая воздух в горящих легких. Как только голова моя вынырнула на поверхность и я смог вдохнуть, я принялся изо всех сил бороться с течением, которое уже проносило меня мимо арки, что вела в лодочный домик. В детстве я неплохо плавал, но за годы, прожитые на севере, утратил любовь к этому виду спорта, теперь же страх и решимость выжить подсказали мне правильные движения, и я превозмог течение, сумел ухватиться за ограду и выбраться из потока в более спокойные воды протоки перед лодочным домиком.
Сквозь окна домика я видел метавшийся по другую сторону фонарь и слышал яростные голоса, но, судя по этим голосам и по тому, как мужчины злобно и тщетно трясли дверь домика, ключа у них тоже не было. Руки у меня онемели, я едва сумел схватиться за борт ближайшей ко мне лодки, перевалил свое непослушное тело через край и присел на минутку отдышаться. На холоде меня так трясло, что стук зубов эхом отдавался от стен, когда же я попытался отвязать веревку, которой суденышко было закреплено у металлического кольца в стене, эта задача оказалась непосильной для моих застывших пальцев, но удача оставалась на моей стороне: кое-как я распустил веревку и бессильно откинулся в лодку, и тут течение стронуло ялик с места, под его весом веревка отвязалась и выскользнула из кольца.
С помощью весла я тихонько отталкивался от ограды, выводя лодку на стремнину реки. За моей спиной слышались крики и лай собаки, гневный хор, который затихал вдали, а я подставил лицо ветру и из последних сил вел лодочку вдоль северного берега Темзы, надеясь угадать в темноте пристань Уотерлейн и стену посольства. В нос лодки ударила высокая волна, меня с головы до ног обрызгало ледяной водой, острая боль пронзила левое плечо, но я сумел удержать лодку на плаву. Еще немного, и впереди показалась ограда Солсбери-корта — ничего прекраснее я в жизни не видел.
Глава 16
Солсбери-корт, Лондон, 3 октября, лето Господне 1583
Я оставил лодку плыть по течению, а сам спрыгнул в мягкую грязь на камнях в том месте, где к реке спускается Уотер-лейн. Света луны и занимавшегося на восточном горизонте рассвета мне хватило, чтобы распознать Темпл-гарденз и вовремя направить суденышко к берегу. Промокший, иззябший, весь трясущийся, с дикой головной болью, я дотащился по Уотер-лейн до садовой калитки и чуть не заплакал от облегчения, обнаружив, что замок не заперт. Я не надеялся на такую же удачу с дверью дома, гадал, проснулся ли уже кто-то из слуг и, если так, какие сплетни вызовет мое возвращение в такое время и в таком виде. Проходя через сад, я заметил свет в окне первого этажа, подобрался ближе, сосчитал окна и понял, что светится окно в кабинете посла. Бедняга, сон так и не пришел к нему! А Курсель-то небось торжествовал, расписывая ему, как я вел себя за ужином! Я должен был объясниться с Кастельно, и лучше напрямую обратиться к нему, подумал я, чем будить слуг. Сцепив зубы, я подполз под самое окно и тихонько постучал в раму.
Изнутри донесся тревожный вскрик, что-то со звоном упало. В окне замаячила тень с масляной лампой в руках.
— Господин посол, это я, Бруно. — Зубы стучали так, что я едва мог говорить.
Миг замешательства — и окно приоткрылось.
— Бруно? Господи, что с вами случилось на этот раз? Что вы там делаете?
— Можно мне войти?
Кастельно распахнул окно шире, и я с трудом подтянулся, перевалился внутрь и хлопнулся с глухим стуком, как тюк мокрого белья. Приподняв лампу, Кастельно уставился на меня в безмолвном изумлении. Я кое-как поднялся с пола. В душном кабинете особенно резко ощущалась вонь налипшей на меня речной грязи.
