Уолсингем задумчиво глянул им вслед:
— Он жив?
— Да, ваша милость.
Он удовлетворенно кивнул и подал мне затянутую в кожаную перчатку руку. Я кое-как выполз на причал, ноги не слушались. Я сел, рядом со мной присел на корточки Уолсингем, похлопал по плечу:
— Не знай я тебя, Бруно, решил бы, что ты подписал договор с дьяволом. Ничто тебя не берет. Да дьявол и не решился бы торговаться с тобой: побоялся бы, что ты его обойдешь.
Я попытался ответить, но толком не смог, слишком сильно меня трясло. Уолсингем с улыбкой сжал мое плечо и тут же отпустил.
— Да, я знаю, ты ни в дьявола не веришь, ни в Бога, — шепнул он. — Но ты снова показал себя молодцом, Бруно. Граф Лестер позаботится о тебе, а когда ты отдохнешь и согреешься, я хочу выслушать всю историю с начала до конца.
Он поднялся на ноги, но я ухватился за его плащ и снова притянул к себе.
— Я верю, что зло существует! — проговорил я сквозь выбивавшие дробь зубы. Лицо его было вровень с моим.
Министр коротко кивнул, поднялся и ушел. Страж, державший фонарь, протянул мне свободную руку, помог встать, закинул мою руку себе на плечо и повлек меня во дворец.
Глава 18
Мортлейк, Лондон, 1 ноября, лето Господне 1583
В Мортлейке деревья и изгороди вдоль реки высеребрены инеем, на фоне твердого синего неба выглядят словно декорации театра. Дорожка от реки наверх поскрипывает под ногами, схватилась от ночного мороза, кажется, будто следы ног и отпечатки колес прорезаны в сверкающем граните. Солнце висит низко, но светит ярко, бледным золотом заливая ландшафт и косую крышу дома. Красиво — а на сердце у меня свинцовая тяжесть, и, когда Джейн Ди распахивает передо мной дверь, я вижу на ее лице следы слез. Она торопливо обнимает меня и буквально вталкивает в дом.
— Поговорите с ним, Бруно! Меня он не слушает! — Голос ее срывается от волнения.
Я приостановился было, но потом решил не задавать ей вопросы, прямиком пройти к главе семейства.
Лаборатория пуста. Ни дыма, ни вони, не кипят котлы, не булькают реторты. Оборудование разобрано. Ди стоит возле рабочего стола, без разбора сбрасывая в открытый сундук книги. Я откашлялся, и он поднял голову, заулыбался так, что все лицо пошло глубокими морщинами.
— Бруно! — Он с неожиданным для его лет проворством перепрыгнул через ящик с бутылками, задел его ногой, но и внимания не обратил на стеклянный звон, кинулся обнимать меня, стиснул медвежьей хваткой.
— Смотрю, настроение у вас отличное! — заметил я (надеюсь, без лишней горечи).
— А как же иначе, друг мой? — Держа за плечи, он слегка отодвинул меня от себя и сияющими глазами заглянул в мои глаза. — Богемия, Бруно! Ты только представь себе! Прага! Даже ты в своих странствиях не добрался до Праги. Двор императора-философа, искателя тайных истин. Там никто не преследует и не судит людей, взыскующих древнего, не вошедшего в писания Отцов Церкви знания. Нет, таких, как мы, там чтут и всячески поощряют. — Он легонько встряхнул меня для пущей убедительности. — Император Рудольф — самый просвещенный в Европе правитель. Говорят, его двор полон редчайших чудес. Деревянные голуби, которые и впрямь летают и…
— Не уезжайте! — вырвалось у меня. — Зачем? Генри Говард сидит под домашним арестом, и скоро его переведут в тюрьму Флит, Фаулера будут судить за убийства фрейлин, вы вне подозрений.
— Сам знаешь, не так все просто. — Он потупился, радость его угасла. — Вчера ко мне наведался секретарь графа Лестера.
— Чего он хотел?
— Принес мне подарок королевы. Сорок червонцев.
— Так вы по-прежнему в фаворе! — просиял я.
— У нее — да. — Доктор Ди подергал себя за бороду. — Но никак не у Тайного совета. Нет, Бруно, то был прощальный подарок, и я был бы глупцом, если бы превратно его понял. Залог ее доброго ко мне расположения, но в то же время и награда за то, что я не доставлю ей хлопот, уеду сам. После этих событий Бёрли издаст еще более строгие законы против астрологов и всех, кто занимается прорицаниями. Королева не сможет больше открыто покровительствовать мне. Она предложила мне выход, и я с благодарностью ухватился за него. Мне пятьдесят шесть лет, Бруно, а тут такой шанс! — Ему удалось вернуть звенящую ноту энтузиазма в голос.
— Но как же… — Я повел рукой вокруг.
«Как же я?» — рвалось с языка, и я проклинал свой эгоизм. Лондон без Ди, а с Сидни общаться не велено — горестное одиночество еретика на чужбине. При виде разоренной лаборатории, книг, сброшенных в сундук, я понял, как мне будет недоставать учителя.
— Как же ваши книги? — пробормотал я наконец.
— Брат Джейн переселится сюда, присмотрит за библиотекой, — отмахнулся он. — И ты, Бруно, пользуйся ею по-прежнему, даже и не сомневайся.
На языке вертелся вопрос, считает ли и Джейн это замечательным шансом: поднять всю семью с места и отправиться с двумя малолетними детьми на другой конец Европы. Ответ на этот вопрос я прочел еще в дверях, на лице Джейн, а вот как она хотела, чтобы я повлиял на ее мужа? Доктор Ди прав: все еще бродят страшные слухи об убийствах при дворе, все еще распространяются апокалипсические пророчества, и правительство должно действовать сурово, чтобы восстановить порядок. Выхода у Джона Ди нет, новые законы заведомо будут для него неблагоприятны, а так Елизавета высылает своего астролога, сохранив и жизнь, и имущество, и репутацию. И сам он молодец, что принимает изменения как счастливое начало нового периода в жизни — я уже семь лет пытаюсь приучить себя именно так относиться к различным превратностям судьбы, но с каждым днем это дается все труднее. Ностальгия настолько остра, что все преимущества Англии — книги, возможность писать, отсутствие страха перед инквизицией — не заглушают тоски по дому.
— Иди сюда. — Ди поманил меня за собой в кабинет, где в начале этой повести я стоял подле него, когда Нед Келли общался с миром духов.
Здесь тоже все оборудование разобрано, складывается в сундуки для дальней дороги. Магический кристалл и восковые печати уложены в красивую шкатулку, накрытую алым шелком, подле нее стопка тетрадей и дневников.
— Скажи, — похлопал он по крышке сундука, приглашая меня садиться, — Говарду уже предъявили обвинение?
— Пока допрашивают. Единственная улика — карта гаваней и список католических вельмож, который нашли у Трокмортона, когда перехватили его по пути в Шеффилд. Следователи пытаются доказать, что бумага написана рукой Говарда, а он это, разумеется, отрицает. Королева приказала действовать как можно осторожнее.
Распоряжение королевы сильно тревожит меня, хотя с Ди я этой заботой не делюсь, довольно с него своих. Она запретила «жесткий подход», как ей угодно было это назвать, и Тайный совет, по сути дела, бессилен, а если Говарда не уличат в измене, ее величество, скорее всего, попросту освободит его в угоду своим католическим подданным. И я не сомневаюсь, что, оказавшись на свободе, Говард займется мною.
