Не сдержавшись, я оглянулся, — Кутузова не нашел, зато заметил, что к компании графа Каменского и князя Чарторыйского присоединился хозяин дома, и все они от души смеялись над какими-то — не в мой ли адрес? — остротами. Михаил Федотович уже не жевал губы, а веселился самым естественным образом, глаза его влажно блестели, он держал Дмитрия Львовича под локоть и смотрел на него с умилением.
Вдруг я поймал себя на мысли, что военный губернатор гармонично смотрится в этой компании, и понял, как нелепо прозвучала бы моя жалоба на Михаила Федотовича, случись докладывать о его выходках государю. Царь потребовал бы от фельдмаршала объяснений, а тот поведал, как заметил на Караванной неизвестного, пробиравшегося через черный ход к княжне Нарышкиной. «Да-да, ваше величество, именно к Марии Антоновне…»
Да государь, пожалуй, еще и наградит фельдмаршала за то, что наказал нечестивца, не придавая дело огласке!
Дверь в конце зала перегородили ширмой, за которой спрятались дамы. Лакеи раздали кавалерам удочки, и те выстроились в очередь. Памятуя наказ Розовой Шали, я встал последним.
Первым «удил» новый распорядитель по фамилии Григорьев. Он закинул удочку за ширму, оттуда донесся женский смех, и выбежала ухватившая его наживку баронесса Мако. Заиграла музыка, и Григорьев с дамой пустились в пляс. Остальные кавалеры по очереди забрасывали свои удочки и со смехом отправлялись танцевать с наугад пойманными «рыбками».
Я волновался, что Розовая Шаль по ошибке схватится за чужую удочку и достанется другому кавалеру. Каждый раз с замиранием сердца следил я за тем, кто выскочит из-за ширмы. Розовая Шаль так и не появилась. Наступила моя очередь, и я знал, что она осталась за ширмой одна.
Я закинул удочку, леса сразу же натянулась. Но Розовая Шаль не выбежала. Вместо этого она тянула за лесу так, чтобы провести меня до края ширмы. Я растерялся, оставшись один на виду у любопытных гостей, но девичья рука, ухватив меня за рукав, утянула за собою.
— Идемте, — скомандовала барышня, решительно отворив дверь.
Мы шли через анфиладу комнат, пока не оказались в кабинете перед закрытыми дверями.
— Дальше сами. — Барышня остановилась у открытой двери и кивнула. — Видите портьеры?
Она подтолкнула меня. Я прошел из кабинета в комнату с камином и коллекцией курительных трубок, разложенных под стеклом на специальных столиках. Двинувшись дальше один, я расслабился, дал волю чувствам и тотчас заметил свое отражение в зеркале: а так как чувства мои определялись саднящими ранами на ягодицах, то и выражение лица оказалось соответствующим. Да еще эта глупая удочка!
Мелькнула мысль: «Господи, что я тут делаю?!»
Только что с презрением думал о фельдмаршале, а сам-то чем лучше? Я же мечтал быть представленным государю, стать верным слугой царю и Отечеству! А сам посягаю на самое сокровенное, чем владеет Александр Павлович!
Я развернулся в обратную сторону, но, когда положил ладонь на дверную ручку, раздался лукавый голос:
— Вы не заблудились?
Княжна Нарышкина в легкой сорочке стояла между портьерами. Я неуверенно шагнул к ней, и тут она подбежала ко мне, взяла за руку и повела в опочивальню. Шутка зашла чересчур далеко. Нужно было остановиться! Я прошептал:
— Простите, Мария Антоновна…
Она не дала мне закончить. Ее мягкие губы оказались на вкус сладкими, словно приправленными восточными пряностями. Сорочка легко соскользнула на пол. Обнаженные груди прижались ко мне, — чертов мундир мешал! Я отбросил удочку. И в четыре руки мы быстро расправились с моей одеждой. Княгиня увлекла меня на широкую кровать под балдахином.
Верный слуга царю… это не в духе времени…
Служить Отечеству — да!
Глава 4
Потом мы лежали на боку друг против друга.
— Странное дело, — промолвила Нарышкина. — Ты находишься при дворе, но держишься особняком…
— В каком смысле?
— Ну… так, словно не ищешь ни чина, ни звания…
— Не ищу.
— Хитер.
— Поверь, Маша, нет здесь никакой хитрости…
— Ждешь, когда фортуна сама тебя найдет.
— Право, я ничего такого не жду.
— Твой друг Поло, — сказала она, — никогда не возымеет успеха в своих начинаниях. Слишком горячая голова. Александр никогда не согласится на резкие меры, он чересчур мягок. Помни об этом. Предлагая государю умеренные решения, постепенные шаги, ты добьешься большего расположения.
— К чему этот разговор? — с наигранным возмущением спросил я.
— Он пьет кофе с доверенными друзьями. Их четверо, — продолжила княжна, пропустив мимо ушей мою реплику. — Но есть одно свободное кресло. Оно обещано Лагарпу, но я поговорю о тебе с Александром, и ты займешь это место по праву. А Лагарп… катился бы в Швейцарию!
— Какое кресло? — промолвил я с досадой, и вдруг меня осенило. — Послушай, ты не напомнишь, что за торжество будет в Москве двадцать восьмого октября?
— Ах, скукотища. — Она очаровательно сморщила носик. — Открытие водопровода.
Водопровод! Heus-Deus! Так что же хотят заговорщики? Отравить воду?
— А ты поедешь в Москву? — спросил я.
Нарышкина приложила указательный палец к моим губам и продолжила:
— И должность товарища министра юстиции пока свободна. На нее твой друг Новосильцев метит…
— Он же уже статс-секретарь, — буркнул я.
А про себя размышлял о том, как поскорее отделаться от обворожительной княжны. Заговорщики вознамерились отравить Москву — ну что еще можно сделать с водопроводом, чтобы Россия содрогнулась от ужаса? Нельзя было терять ни минуты!
— Одно другому не мешает, — продолжила Мария Антоновна. — Но отчего бы тебе не занять это место?
Она вновь принялась целовать меня. Сердце, еще не угомонившееся после любовной схватки и встревоженное ужасными догадками, забилось с новою силой, и я малодушно смирился с поцелуями. Что ж, до открытия водопровода в Москве еще две недели. И я бросился в новую баталию, грозившую равно сладкими и победой и поражением.
Я перевернул княжну на спину, склонился к ней… и вдруг раздался требовательный стук в дверь.
В одно мгновение мы оказались на ногах. Я ринулся за одеждой, но Нарышкина без церемоний вытолкнула меня за дверь голым, а мои вещи, брошенные у входа, поддала ногою. Сгорая от стыда, я склонился за ними, даже не успев разглядеть того, кто стучал. А когда выпрямился, ко мне прильнуло упругое тело, рот оказался в плену настойчивых губ, мою руку властно схватили и закинули за чью-то спину, вторая же моя рука опустилась на податливые ягодицы, и одежда вновь посыпалась на пол. Скрипнули двери, и, скосив глаза мимо иссиня-черных тирбушонов, я увидел изумленные физиономии графа Каменского и князя Чарторыйского.
